Борис Бабкин - Эта война еще не кончилась

Борис шлепнул себя по кончику носа. Он всю ночь теплом своего тела согревал прильнувшую к нему девочку. Утром, попив воды, умывшись, они рискнули выйти. Миновав несколько частных домов, Борис вдруг услышал:

– Куда же нехристь девчушку тащит? Ирод окаянный! Ведь не чечен. Христопродавец!

Он увидел сидевшую у калитки небольшого частного домика пожилую женщину.

– Чего смотришь, ирод? – сердито, без страха спросила она. – Убить хочешь? Так не боюсь я вас! Все едино умирать. Лучше уж зараз, чем так мучиться.

– Бабуся, – подошел к ней Бабич, – а ты не возьмешь ее? Я денег дам. Понимаешь, бабушку у нее убили. И вообще…

– Погодь-ка, – удивленно перебила она, – так ты, кажись, наш, российский. Что ж ты здесь?…

– Времени нет, бабуля, – умоляюще проговорил Бабич, – возьми девчонку. Вот, – он достал сто долларов, – держи. Со мной она все равно пропадет. Да и я с ней, как легковушка с тракторным прицепом. Возьми!

– Так, конечно! – Поднявшись, она протянула руку к отпрянувшей Маше. Девочка спряталась за спину Бориса.

– Нет! – отчаянно крикнула она. – Я с тобой буду!

Повернувшись, Борис увидел в ее не по-детски серьезных глазах слезы. Шлепнул себя по кончику носа и мысленно выматерился.

– Что ж ты, папаня, – упрекнула женщина, – дочь оставлять хочешь? Вишь, как она к тебе привязана. Ты уж, милок, сам как-нибудь.

– Поесть-то она у вас может? – вздохнул Борис. – Я денег дам.

– А ведь я и возьму. – Женщина тяжело вздохнула. – Скоро, говорят, армия пойдет. Дождаться желаю, чтобы увидеть, как этих бандитов по деревьям развешивать станут. Пойдем в дом, милок, чего-нибудь придумаем с питанием. Как же ты тут с дочкой оказался? Наверное, за ней пришел? Эти антихристы людей, как ихние предки скот, воруют. – Продолжая что-то говорить, она вошла в кухню небольшого, совершенно пустого домика.

– Ого! – удивился Борис. – Как же вы…

– Так я в центре жила, – обернулась женщина, – в трехкомнатной квартире. Два года назад меня оттуда выселили. И вот какой дворец по доброте души подарили! – Она развела руками.

В соседней комнате стояли старая деревянная кровать, небольшой столик, на котором тикал будильник, и неопределенного цвета тумбочка. Открыв ее, женщина достала керосинку.

– Деньги, сынок, оставь, – вздохнула она. – Ежели не отнимут, керосину куплю, муки и сахару. Глядишь, до армии и продержусь.

– А чего же не уходите? Ведь бомбить уже начали. И артиллерия скоро лупить начнет.

– Да кто ж отпустит? Мы им как живой щит нужны. Своих-то всех поотпускали. А русские по подвалам в городе ютятся, и мы, бабы одинокие, здесь. Но мы решили, что и просить не станем. Пущай бомбят, чтоб их, антихристов, уничтожить.

– Вот деньги. – Борис положил на столик сто долларов. – И еще вот. – Он добавил пятьсот рублей. – На них можно молока купить. И сладкого чего-нибудь.

– Бедненькая! – Женщина повлажневшими глазами смотрела на прижавшуюся к Бабичу девочку. – Худенькая какая. Сейчас схожу к соседям. Они чечены, но люди неплохие.

– О нас им ни слова, – строго предупредил Борис.

– Понимаю. – Взяв пятьсот рублей, женщина вышла.

– Хорошо, – немного помолчав, кивнул седобородый чеченец. – Я узнаю. Скажу вечером.

Малика, вздохнув, вышла. Зашла в комнату, где сидела Марият.

– Он сказал, что узнает, – отвечая на ее вопросительный взгляд, сказала Малика.

У знакомых отца Марият они были почти сутки. Приняли их хорошо. Глава семьи, шестидесятилетний Ваха, выслушал просьбу Марият с пониманием. Он увидел в глазах девушки твердость, и это ему понравилось. Марият и Малика услышали, как он, дав жене и дочери строгие наставления никому не говорить о них, ушел.

– Думаешь, Борис у них? – уже не в первый раз спросила Марият.

– Я знаю столько же, – разозлилась Малика, – сколько и ты!

– Думаешь, Ваха все узнает?

– Да. Он друг твоего отца, и он храбрый человек. Так мне показалось.

– Он хороший человек. Я…

– Давай прекратим, – попросила Малика.

В бетонированный подвал вошел Басаев. Двое рослых охранников из так называемого арабского легиона остановились около дверей. Басаев подошел к висевшему на растянутых колючей проволокой руках Исламбеку. Остановившись, всмотрелся в него. Мотнул головой. Рослый парень в окровавленной куртке вылил ведро воды на голову Исламбеку. Застонав, тот пошевелился.

– Исламбек, – негромко проговорил Шамиль, – отдай мне русских. Ты умрешь быстро, я обещаю.

Тот открыл левый глаз. Правый был залит кровью из рассеченного лба. Басаев снова кивнул. Парень, недовольно поморщившись, намочил тряпку и стал смывать кровь с лица Исламбека.