Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

Никита вернулся с «тихой улочки», где продолжали опрос свидетелей, с порога услышал звонок. Это был профессор Осмоловский.

– Вы можете ко мне срочно приехать?

У него был мертвый голос.

– Выезжаю!

– Только как можно скорее…

Осмоловский открыл дверь, Никита поразился его подавленному виду. Павел Григорьевич прошаркал к дивану и бессильно опустился.

– Что случилось? – тихо спросил Савушкин.

После долгой паузы Осмоловский произнес:

– Он приходил…

– Он позвонил позавчера и попросил его принять. Я назначил ему встречу на одиннадцать часов. Он пришел минута в минуту. Очень трудно вспомнить его внешность. Все как будто специально усредненное: рост, возраст, тип лица, манеры. Не человек, а штамповка. Такие обычно даже не пользуются нетрадиционными способами лечения… Я сделал пометку в журнале учета пациентов…

– И под какой он фамилией? – не удержался от вопроса Савушкин.

– Колессо Аркадий Зиновьевич.

– Колессо?! – воскликнул Никита.

– Вы его знаете?

– Фамилия одного из учеников класса. Продолжайте, пожалуйста, Павел Григорьевич.

– Я спросил его, на что жалуется. Он сказал, что испытывает головные боли. Я сел напротив, вот как сейчас с вами, и попытался посмотреть тонкий уровень его информационного поля. И как только увидел его взгляд, он неожиданно ударил меня по голове тонкой металлической палкой. Я сразу почувствовал, что каменею и медленно падаю вниз. Не знаю когда, может, через мгновение, очнулся на полу, мое тело налилось свинцовой тяжестью, язык одеревенел, я не мог даже пошевелиться. Незнакомец стоял надо мной, он не смеялся, но страшное, убийственное выражение лица говорило о том, что он счастлив своей победой. Он снова посмотрел мне в глаза, я выдержал этот взгляд, хотя понимал, что мне не справиться, потому что он ударил внезапно и завладел инициативой. «Какое место в ваших пассах занимает божественное?» – спросил он. Речь с трудом возвратилась ко мне, я ответил, что связь с богом – это высшая нравственность и основа любого лечения. «И поэтому ты решил лечить меня?» Он попал в точку. Я действительно пытался проникнуть в его информационные поля, чтобы дать блокировку на убийства. На большее я не рассчитывал… Эта череда убийств не давала мне покоя, я не мог спокойно наблюдать, хоть и дал зарок не связываться с милицейскими делами… «Ты хотел войти в мою душу, а это даже не то же самое, что без спросу войти в чужую квартиру. Это самое ужасное преступление. И ты за него ответишь…» На что я ему рассказал, как по просьбе одного из руководителей Центра имени Сербского обследовал томящихся на плахе. Там проверяли на вменяемость. В те времена ротация приговоренных к смерти, как сказал мне грустный человек в краповой фуражке, происходила довольно быстро… Я обследовал. Это были в основном убийцы. Точнее, все были многократными убийцами. Политических расстреляли еще в эпоху Сталина, «экономических» – во времена маразма Брежнева и Андропова, предателей Родины – при всех генсеках.

– А что было дальше? – напомнил Никита. Профессор терял нить разговора.

– Я сказал пришельцу, что все патологические убийцы – глубоко больные люди, изначально обделенные любовью матери, хоть часто и выкалывали на руках: «НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ!» Он рассмеялся и сказал, что я ничего не знаю, что сущность убийцы – это не способность лишить кого-то жизни, а нравственная необходимость уничтожить, скорее даже отодвинуть в сторону лишнего, никчемного, мешающего человека. Только и всего…

Осмоловский вдруг запнулся, побледнел, попросил Савушкина принести ему воды. Никита не сразу и понял, что хотел от него профессор, а тот с мольбой вдруг прошептал:

– Ради бога, принесите быстрей, если не хотите увидеть труп!

Савушкин пулей выскочил на кухню, налил из-под крана воды.

Когда он вернулся, профессор лежал на полу, глаза его, навыкате, будто пытались увидеть запредельное… Никита выплеснул ему воду в лицо, побежал на кухню искать лекарства, схватил попавшийся на глаза нашатырный спирт, валидол… После оживляющих манипуляций Павел Григорьевич пришел в себя, Никита сделал ему теплый чай и предложил вызвать «Скорую помощь». Но профессор отказался, сказал, что чувствует себя лучше, и, несмотря на возражения Савушкина, продолжил рассказ.

– Самое страшное случилось после нашего никчемного спора. Он сказал, что не станет меня убивать, но и без наказания оставить не может. Он сильно толкнул меня в грудь, я упал на пол и сильно ударился головой. Удар был просчитан. Он вышел, тихо прикрыв дверь. До самого вечера я не мог подняться, звонил несколько раз телефон, я назначил встречу нескольким клиентам. Только когда пришла жена, я с трудом встал.