Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

На противоположной стороне улицы Жога осторожно остановил машину, как учил хозяин, открыл капот. Заряженный пистолет был наготове. Из офиса вышел парень в костюме. Он подошел, демонстративно глянул на номера. Жога не отреагировал, «проверял» крепление проводов.

– Что-то случилось? – спросил подошедший.

Жога не удостоил ответом.

– Здесь останавливаться запрещено! – продолжал парень.

Жога разогнулся, ему сильно захотелось пристрелить этого нахала, но не было команды.

– Пошел вон! – яростно отреагировал он. – Починю – уеду.

Однако время шло, а черного джипа «Мерседеса» все не было…

Вершинский приехал на обычных «Жигулях». А Жога сразу и не отреагировал. Как и в прошлый раз, из машины выскочили парни, еще двое уже стояли на крыльце офиса, и все это было красиво и четко, как в боевиках, которые он смотрел на «хате»…

Он почувствовал холодную, спокойную ярость, шагнул вперед. Плотные тела закрывали живую цель, Жога не заметил, как встревоженно обернулась охрана, как потянулись руки под пиджаки. Он видел лишь голову длинного человека, торчащую, как у страуса, вырвал пистолет из куртки, и с двух рук, полуприседа, как в кино, даванул на спуск. Хлопок прозвучал хлестко, но сильный удар в грудь в мгновение смял его, еще он успел увидеть жесткую вспышку – прямо в лицо…

Никита был на месте происшествия, когда Вершинский еще не успел отряхнуть костюм. Он вошел в его кабинет, пропустив выходившего озабоченного человека в штатском. Хозяин, бледный, как изморозь, бросился навстречу.

– Спасибо твоим ребятам, Никита Алексеевич. Я и понять ни черта не успел, а меня уже на землю повалили, закрыли. Я теперь должник, должник ваш… А мои остолопы, можешь представить, так и не поняли, что случилось.

«Перешел на "ты", значит, считает дружбаном!» – усмехнулся Савушкин. …Единственная пуля, которую выпустил покушавшийся, попала в плечо старшему лейтенанту, что, впрочем, не помешало ему уложить бандита. Его как раз закончили перевязывать.

Убитый навзничь лежал на мостовой, сбившийся седой парик в крови, рядом – выпавший пистолет «ТТ». Раненый старший лейтенант, садясь в машину, заметил:

– У него не было никаких шансов. Мы его вчера еще просекли, когда он тут «ремонтировал», правда, другая машина была.

– А чего не проверили его?

– Не хотели спугнуть…

«И номера машины не записали», – подумал Савушкин, но говорить это, конечно, не стал. Он вгляделся в лицо убитого. Оно показалось ему знакомым.

Глухой взрыв, неожиданный и нелепый, вышиб стекла на втором этаже офиса, они со звоном разлетелись на асфальте. Никита, оттолкнув стоявшего на пути охранника, рванулся наверх, моля бога не видеть очередную кровь…

Худшего и представить нельзя было. Вершинский лежал на полу, лицо, рот представляли сплошное месиво, вылетевший из орбиты левый глаз висел на ниточках, почерневшая рука с оторванными пальцами… Оставшиеся сжимали обломок телефонной трубки. Никита все понял. Трубка взорвалась, как только он поднял ее с аппарата. Может, хотел сообщить, что «заново родился»…

За спиной Савушкина раздались бестолковые в такой ситуации вопли и крики ужаса.

– «Скорую» срочно!

Вершинский пока подавал признаки жизни, и Никита приказал, чтобы ему хотя бы перемотали изувеченную руку. Слышал ли он после направленного взрыва над ухом?

– Саша, кто это мог сделать? Слышишь, Саша?

Может, он и слышал уцелевшим ухом, а скорей догадался, сумев произнести одно слово: «лейтенант».

«Брюнет, который вышел мне навстречу!» – пронзила Савушкина догадка.

– Кто видел этого лейтенанта? – громко крикнул Никита. Вокруг все ходили с перекошенными лицами. Он потряс за худые плечи рыдающую секретаршу. – Кто был этот человек?

– Н-не знаю, – она трясла головой, – сказал, из милиции.

– Да, он еще удостоверение показывал, – сквозь толпу пробился возбужденный охранник. – Он попросил президента дать ему позвонить без посторонних…

– Кто видел его машину?

Но толпа ничего не видела и не помнила. Савушкин выбежал на улицу. Прошло чуть менее получаса, как он столкнулся в дверях кабинета с предполагаемым убийцей. За это время… За это время можно поменять гражданство!

Скульптор, если это действительно он, в изощренности был верен себе. Савушкину стало страшно. Он вел дела убийц, на счету которых было и побольше трупов, еще более жуткие злодеяния творили они со своими жертвами… Но никогда он не испытывал такой безнадежности, отчаяния и бессилия.