Сергей Дышев - Узник «Черной Луны»

– Бр-р, – тихо произнесла она. – Неужели эта железная штуковина способна убить человека: меня, тебя, разорвать тело, причинить страшную боль… Какая гадость, забери это немедленно.

Я взял автомат и положил его на пол. Уходить, понятно, уже не хотелось, и я спросил:

– А все-таки, Лена, что вы делали под дверью?

– А вы что?

– Я хотел попросить у вас какую-нибудь книжку от бессонницы. Мне не спалось.

– То есть вы хотели зайти к спящей девушке, разбудить ее, напугать до смерти, а потом задать глупый вопрос о книжке. Представляете, как бы я испугалась? – Она устало села на кровать.

– Ничего у нас видик, а? – спросил я, ухмыльнувшись. Дозированная наглость всегда спасала меня от мук застенчивости.

– У меня – нормальный. – Леночка вытянула из-под рубашки свои бесконечные ноги и полюбовалась ими.

– Я тоже – ничего. – Я согнул руки в локтях, выпучив глаза и имеющуюся мускулатуру. После чего я посчитал, что имею право сесть рядом с Леночкой. «Прогонит – уйду!» – самолюбиво решил я.

Лена молчала, смотрела на меня, склонив на плечо голову. Она ждала, что же я еще способен выкинуть, сказать умного, на худой конец, веселого. Так я расценил ее молчание.

– Однажды я объявил своим бойцам тревогу. Корытов выбежал первым, он у меня солдатом был, я ведь рассказывал? В ботинках, трусах, с автоматом и при панаме…

Она улыбнулась.

– Мы похожи на странную семейную пару, – продолжил я.

– Которая полночи стоит под дверью друг друга, а остальные полночи будет выяснять отношения?

«А под рубашкой она совершенно обнаженная».

– Откуда ты знаешь, что полночи стоял под дверью? – Я развеселился от самой сути вопроса.

– Я слышала, как ты вставал, курил, ходил, даже сопение твое слышала…

– Значит, ты тоже стояла у этой дурацкой двери?

– Может быть… – Она посмотрела хитрющим взглядом.

– А про автомат – выдумала!

– Конечно, выдумала. Чтоб тебя позлить!

– А я вовсе не разозлился, – ответил я, хотя начинал злиться – на себя.

«Никогда, никогда, – мысленно остужал я себя, – не перейду грань приличия и не дам волю рукам. Пальцем не прикоснусь. Потом будет особая прелесть. Наше общение не пострадает фальшью постельной развязки. Пусть мамаша будет спокойна: я даже мысленно не посягну на честь ее дочери. И это правильно. И вовсе не половое упрямство».

– Ты – бирюк, – сообщила мне Лена и придвинулась ближе. Теперь ее бедро грело мою ногу с топорщащимися от холода волосками.

– Бирюк – от слова «берет»? Женщин, конечно?

– Бирюк – это значит сердитый, одинокий мужчина.

– Я такой и есть. А кроме того, если честно, перед белым листом, я пообещал твоей матушке, что буду корректным.

– Отнеси свой автомат! – приказала она. Я пригрелся, потому подчинился с неудовольствием, поднял оружие, тяжелое, неуклюжее, стылое…

– И снова прийти? – Я решил пройти по краешку лезвия.

– Как хочешь, – едва слышно ответила она.

Через мгновение я снова приземлился рядом.

– Только не подумай, что я тебя хочу совратить, – довольно громко произнесла она.

– Тоже мне профессиональная обольстительница, – усмехнулся я.

Лена закрыла лицо руками и внезапным резким движением отбросила назад свои белые локоны. Безупречный лик… Тысячелетний сфинкс. Правильные черты. Отсутствие растительности. Скорбь атавизмов. Конвергенция червя и Сократа – оба лысые. Я потрогал отрастающую щетинку на голове – специально выскоблил ее перед отправкой на Днестр: от незамысловатого педикулеза.

– А ты знаешь, что каждая ночь имеет свою тайну?

– Не знаю и знать не хочу, – ответил я.

Она провела острым коготком по моей спине, посмотрела без всякого интереса: «Ну, сидит мужчина… Ну и что?»

– Ничего, ничего, – сказал я, – продолжайте!

Пальчик прочертил тончайший крест, потом начал выводить какие-то хитроумные окружности. «Колдовские штучки, – подумал я, – чтоб задурить нашего брата». По спине галопом помчались мурашки, проскочили, исчезли, и поплыли по телу незнакомая легкость и облегчение.

Ее глаза приблизились, огромные, как у ночной кошки, на дне их резвились бесенята, я отчетливо видел их, особенно одного – копию Ленки, с маленькими рожками, она кривлялась и показывала мне язык. «Ничего, ничего, – думал я, – еще посмотрим, кто будет смеяться последним. Вот сейчас вырежу прут и высеку всю вашу компанию!»

Вдруг яркое свечение исчезло, длинные ресницы потушили его, я ощутил слабое дуновение – это весенний сад, соломенный пух ласкает мою щеку.