Юлия Латынина - Не время для славы

Антуанетта была одета необыкновенно просто – узкие черные брюки, высокие сапоги, и белая рубашка с пышными отворотами и глубоким вырезом, но едва она вошла, все мужчины обернулись к ней. Кирилл оборотился так стремительно, что шампанское в его бокале заплескалось, как упругая янтарная капля. Они не виделись месяц, с тех пор, как Кирилл выгнал Антуанетту из дома, раздетую и босую.

– Здравствуй, дорогуша, – сказала Антуанетта, – а где же твоя жена?

– Она не ходит по ночным клубам, – ответил президент Navalis Avaria.

– Кирилл Владимирович, – кокетливо воскликнула одна из девушек, – а правда, что вы женились на чеченке? Говорят, что она вдова боевика и у нее куча детей!

– Она ничья не вдова, – ответил Кирилл, – у нее брат пятнадцати лет и еще мы усыновили двоих мальчиков, которых она воспитывала. Это дети ее троюродного брата.

– Девочки, срочно надо кого-то усыновлять! Растет шанс выйти замуж!

– Зачем мне замуж? – с досадой сказала одна из красавиц, – я еще не развелась.

Она была замужем за президентом крупного инвестиционного банка, который при разводе предложил ей сто миллионов; подлец-адвокат присоветовал ей судиться, имея в виду получить долю. Маша подала в суд и обнаружила, что не только ста, но и десяти официальных миллионов у мужа нет. Сейчас ей грозила пятерка в месяц и жалкий особнячишко на Рублевке.

– А вы, сэр Мартин, еще не устали от жены? – со смехом спросила Антуанетта.

Англичанин поклонился и очень серьезно ответил.

– Нет. Мы очень привязаны друг к другу и встречаемся не реже раза в год. Правда, Дик?

Молодой его спутник, розовощекий и сероглазый, по-детски улыбнулся, и рука его нежно сняла с пиджака сэра Мартина какую-то пылинку.

– О, леди Анна очень приятная женщина, – ответил паренек.

В зеленоватых глазах Водрова взблеснула насмешка.

Вся кровь бросилась Антуанетте в лицо. Водров знал! Водров наверняка знал, и предвкушал, как он над ней посмеется. Черт побери, как честной девушке выйти замуж, когда половина женихов – голубые, а другая предпочитает немытых дикарок!

– Салам, Кирилл!

Антуанетта обернулась, и ее точеная черно-белая фигурка описала круг в умножающих мир зеркалах.

У входа в зал стояли двое. Тот, кто справа, был совершенно роскошный экземпляр самца. Высокий, белокурый, с правильными нордическими чертами лица и голубыми глазами, похожими на застывшее газовое пламя. Он был одет в черные брюки и черный свитер, вспухавший на боку там, где из-под свитера высовывался кончик кобуры с витым, похожим на телефонный, шнуром.

Такой образчик свел бы с ума сэра Мартина.

Его спутник выглядел, как типичный горец: смуглое, резко выточенное лицо с высоким лбом и небольшим упрямым подбородком, черные волосы и черные донца глаз; узкая, почти девичья талия, накачанные плечи и стальные наручники пальцев. Он стоял, чуть наклонившись вперед, словно волк, готовый вцепиться в горло. Он был даже не худощав, а скорее болезненно худ. Он был ниже белокурой бестии на полголовы и легче на добрых пятнадцать килограмм, но именно от черноволосого исходила какая-то неукротимая, животная энергия, казалось, внеси сейчас в зал счетчик Гейгера, и он зальется щелчками, едва на него посмотрят эти волчьи уголья.

Доселе в зале был один центр – Антуанетта, теперь их стало два, и между этими двумя центрами с неслышным шелестом развернулись и выстроились во фрунт силовые линии.

– Кирилл, представь меня, – сказала Антуанетта.

– Джамалудин Кемиров, – сказал Кирилл. – Антуанетта, моя…

– Твоя бывшая содержанка, – грубо сказал Джамалудин.

Он резко повернулся и протянул руку англичанину, а вслед за ним – белокурому Дику, видимо приняв его за сына или помощника главы Navalis.

Девушки, как несомые ветром споры, с неслышным шуршанием стали отдаляться от сэра Мартина и обступать двух волков – белокурого и черноволосого.

Джамалудин стоял посереди зала, и в ноздри ему бил сладковатый запах женских духов и дорогой французской кухни. Барабан на сцене бухал, как стопятидесятидвухмиллиметровка, и женщины, дробящиеся в зеркалах, были скорее раздеты, чем одеты. Джамалудин не позволил бы своим женам ходить в таком виде даже в спальне.

Бывшая содержанка Кирилла подошла к столу вслед за Джамалудином, она была накрашена, как черт, и груди ее торчали из-под белой, распахнутой на груди рубашки. Джамалудин почувствовал возбуждение, в котором не было ничего пристойного. Рабу Аллаха, у которого три жены, не пристало чувствовать этого при виде полуобнаженной самки.