Юлия Латынина - Не время для славы

Она не знала, куда она бежит. В милицию? Упаси боже. В гостиницу? Здесь нет гостиниц. К телефону? Да и телефонов здесь тоже нет! Если б она свернула налево, она бы прибежала к освещенному подъезду больницы, но она свернула направо и побежала прямо к горам, огромным, сверкающим, облитым глазурью после только что кончившегося снегопада, и глухие, как тюремная стена, заборы потянулись по обе стороны улицы.

А потом Антуанетта увидела фары джипа. Джип ехал откуда-то поперек, свернул ей навстречу, и сразу же развернулся вослед. Антуанетта побежала вбок. Джип весело забибикал и наддал.

Антуанетта бросилась в тропку между заборами.

Джип вылетел на тротуар, и из него посыпались крепкие черноволосые парни.

– Стой! – орали они, – стой!

Тропка была вся в корнях и склизком мусоре. В ноздри било свежим снегом и человеческой мочой, за забором надрывалась собака, за спиной топотали сапоги.

Забор слева кончился: Антуанетта увидела пустой участок, весь в рытвинах и бетонных балках, дорожка повернула, и перед девушкой блеснул ровный откос горы и мост, перекинутый через узкую расщелину.

Точнее, моста не было. Вместо моста было бревнышко.

Антуанетта взвизгнула и бросилась вбок, по узкой дорожке между забором и склоном. Каблук ее зацепился о корень, она упала, но тяжелый дипломат она удержала в руках, вцепившись в ручку мертвой хваткой.

Антуанетта вскочила на ноги, и тут один из кавказцев поймал ее и дернул на себя. Антуанетта ударила его по голове дипломатом. Тот раскрылся, обтянутые целлофаном пачки посыпались в снег.

– Стой!

Антуанетта побежала дальше, – и через мгновение тропка кончилась. Она уперлась в глухой забор, и справа вырастал какой-то кирпичный дом, а слева откос превратился в отвесную стену, под которой шуршала зимняя речка.

Антуанетта обернулась и увидела, что по тропке бегут трое и все с оружием; один из них был без руки. Антуанетта закрыла глаза и медленно сползла по стеночке вниз, как была, в белой шубке и в босоножках из красных, украшенных стразами ремешков.

– Ребята, я вас очень прошу, не надо, – сказала Антуанетта, – я вас прошу…

Когда она открыла глаза, людей было уже четверо, и четвертым был Кирилл Водров. Позади него однорукий парень в камуфляже с удивительным проворством собирал с тропки пачки денег. Водров глядел на нее с какой-то странной жалостью, так, как не глядел никогда. Потом лоб его собрался в печальную складку, Водров протянул ей руку и сказал:

– Поехали. Джамал велел отвезти тебя в аэропорт.

Кирилл вернулся домой в пять утра. По правде говоря, это он приказал Шахиду ехать за Джамалудином в Бештой.

Кирилл понимал, что Джамал хочет выхарить председателя правительства даже больше, чем его любовницу, и, надо сказать, ему это удалось. Вряд ли он мог отмочить что-нибудь поэффектней. Но он знал Антуанетту и знал Джамала, и он понимал, что добром это дело не кончится. Откровенно говоря, он бы не очень удивился, если бы вместо Антуанетты нашел свежий труп.

Кирилла шатало от усталости, и Антуанетта билась в истерике у него на груди, и когда она хватала его за руки, у него было такое чувство, будто он зашел в общественный туалет.

Он посадил Антуанетту на самолет и своими глазами увидел, как самолет взлетел. Он отпустил охрану и строго-настрого велел ребятам отоспаться и не приезжать за ним раньше десяти.

Когда он добрался до дома, весь мир спал. Свежий снег искрился в фарах джипа, и шлагбаум у въезда был открыт. Это был въезд не собственно во двор, а в крошечный переулок, где кустом стояли четыре дома. Шлагбаум был тоже не обычная деревяшка, а сплошная стальная труба, намертво вгонявшаяся между двух опор, так, что ни один сумасшедший джип, груженый взрывчаткой, не мог бы прорваться через этот шлагбаум, а только расшиб бы о него лоб.

Но, как это часто бывает на Кавказе, где крайняя паранойя сочетается с крайней беспечностью, будочка в пять утра была пуста, шлагбаум загнан в сторону, и в свежем снегу под фарами Кирилла сверкал свежий шинный след.

Кирилл, засыпая за рулем, проехал через шлагбаум и свернул к черным угрюмым воротам, выпрастывающимся из кирпичной стены, – и тут он ударил по тормозам.

Немного справа от ворот, и прямо под стеной, стояли ржавые, темно-синего цвета «жигули». Над «жигулями» начинался подоконник с засохшими стебельками цветов, а над подоконником – стекло спальни, и там, в кровати, спала его беременная жена.

Стена дома была в два кирпича. Стекло было даже не бронированное.