Сергей Кулаков - Афганский полигон

Только лишь свет из двери пал на лица пленников, как один из боевиков, молодой парнишка, почти мальчик, вдруг шагнул вперед и отчаянно закричал, указывая пальцем на Хука.

«Он был там! – перевел про себя его вопль Роман. – Он был там!»

Тяжелое, обрюзгшее от переживаний лицо Хука залила синюшная бледность. Он не понимал, о чем идет речь, но взволнованный тон паренька и направленный на него палец ясно говорили о том, что его в чем-то обвиняют.

– Ты точно помнишь этого человека? – строго спросил парнишку начальственный человек.

– Я очень хорошо его помню, Али-хан, – закивал тот. – Это он и его люди расстреливали наш кишлак. А этот – он убил дядю Саида и его сына. Я сидел под амбаром и видел все. Это он, он!

Хук затрясся всем телом.

– Что он говорит? Что он говорит? Русский, – дико зыркнул он на Романа, – почему этот мальчик тычет в меня пальцем?!

Роман отвел глаза, боясь, что Хук прочитает в них свой приговор.

– А эти?

Али-хан, не обращая внимания на бьющегося в истерике Хука, кивнул на Эдвардс и Романа. Обвинитель начал пристально вглядываться в их лица, и Роман испытал не самые лучшие мгновения в своей жизни.

– Нет, – покачал головой честный подросток. – Этих там не было.

Даже Эдвардс поняла, что только что решалась ее судьба. Что же касалось Романа, то он второй раз за сегодняшний день успел попрощаться с жизнью.

– Спроси эту собаку, – важно сказал Али-хан, ни к кому персонально не обращаясь. – Он был в кишлаке Кара-Гуль?

Тотчас из-за его плеча выступил молодой красавец – обидчик Эдвардс и не менее важно обратился на английском языке к Хуку.

– Говори, ты был в кишлаке Кара-Гуль?

– Нет, – отчаянно замотал головой Хук, уже обо всем догадавшийся. – Не был, клянусь богом, я там не был! Не убивайте меня, я прошу, не убивайте…

Молодой переводчик, кривя рот, быстро перевел его слова на ухо Али-хану.

– Ты лжешь, пес! – крикнул, гневно нахмурясь, Али-хан. – Твои глаза лживы, и ты сам весь мокрый от страха. Вонючая свинья!

Переводчик даже не счел нужным переводить его слова, настолько понятны были интонации.

– Скажите ему, – лепетал Хук, бегая глазами по лицам обступивших его людей, – мое правительство даст за меня большой выкуп. Я не простой солдат, я офицер, у меня боевые награды…

Он встал на колени, сделал пару торопливых шагов в направлении Али-хана. Переводчик ощерился и ударил его ногой в грудь. Хук грузно завалился на бок.

– Мэм, – завопил он, – что же вы молчите? Капитан! Скажите им, что за меня дадут большой выкуп. Я простой исполнитель, я выполнял приказ!

Эдвардс, с ужасом наблюдавшая за происходящим, попыталась сказать какие-то слова в оправдание бедного сержанта, но на нее так грозно прикрикнули, что она сочла за лучшее прикусить язык.

Роман и не пытался вмешиваться, по опыту зная, что это, во-первых, бесполезно, во-вторых, обойдется себе дороже. Он тихо сидел у стены и ждал окончания первого отделения. Что будет второе, а возможно, и третье с четвертым, он не сомневался.

– Увести, – приказал Али-хан.

Хука подхватили под руки, поставили на ноги и выволокли из сарая. Сержант пытался протестовать, выворачиваясь и выкрикивая слова оправдания в сторону Али-хана, но его несколько раз ударили по лицу кулаком, и он замолчал, безвольно волочась за своими конвоирами.

Роман переглянулся с Эдвардс. Она была бледна, прежнее спокойствие исчезло, разыгранная на ее глазах сцена показала ей, как непрочно было их положение. Невозможно было предугадать, каким будет следующий приказ всесильного Али-хана, и это внушало гораздо больший страх, нежели внезапное нападение боевиков в пещере.

Теперь Али-хан остановился напротив Романа. Некоторое время изучающе смотрел на него, медленно перебирая четки.

Так же изучающе смотрел на него и Роман, что, видимо, сильно не нравилось переводчику. Он помнил оскорбление, нанесенное ему в пещере, и, судя по выражению лица, с удовольствием наказал бы наглого гяура за дерзость.

Но, слава Аллаху, его полномочия были ограниченны, и Роман мог не обращать внимания на суженные глаза и негодующее – впрочем, едва слышное – шипение своего новоиспеченного недруга.

Али-хан сделал знак, ему подали стул. Али-хан неторопливо сел (он все делал неторопливо), одна рука привычно уперлась в бедро, вторая, с четками, легла на колено выставленной ноги. Его глаза оказались почти на уровне глаз Романа. Чтобы не искушать судьбу, Роман умерил пристальность взгляда.