Виталий Гладкий - Сплетающие сеть

Не желая больше видеть отвратительную физиономию горбуна, я быстро нырнул в боковой проход, и постарался уйти подальше. Из головы не выходил образ женщины, беседовавшей с горбуном. Кто она?

Откуда мне известны эти крутые бедра, зазывно качающиеся на ходу?

У меня вдруг появилось чувство незащищенности. Мне казалось, что на меня смотрят многочисленные глаза, а я не знаю, где они прячутся. Будто тысячи мелких иголочек впились в мою кожу, и мне захотелось немедленно пойти под душ, чтобы смыть нечто, вызывающее нестерпимый зуд.

Иво, опомнись! Не мечи икру как пацан, ничего не соображающий в жизни. Эка новость: на рынке есть люди, которые за тобой следят. Ведь за этим ты сюда и приехал – чтобы, наконец, встретиться с ними лицом к лицу.

Но где они? Где, черт возьми!?

Я постарался как можно незаметней оглядеться. Вокруг ходили нормальные люди – наши люди, чтобы не сказать советские – и никому из них не было до меня никакого дела. На рынке вообще никто не присматривается друг к другу – недосуг. Торговые ряды – не центральная улица города, где модницы демонстрируют свои прелести и наряды.

И все же неприятное чувство, подсказывающее, что за мной ведется плотная слежка, меня не оставляло.

Мало того – я был вынужден констатировать, что меня держат на поводке настоящие профессионалы. И этот факт (ладно, скажем так – почти факт) мне очень не нравился.

Поразмыслив немного, я решительно направился в пивнушку. А где еще должен отметиться деревенский житель из самой что ни есть глубинки, приехав в более цивилизованное место? Ясное дело – в пивной. В ресторане гужевать чересчур накладно.

Зосима тосковал за столиком в компании каких-то подозрительных мужичков. Он не очень любил пиво, но деваться было некуда, и мой приятель мужественно сражался с одним единственным бокалом.

– Смолишь? – кивнул я на трубку, которую он не выпускал из рук.

– Смолю, – буркнул Зосима, неприязненно посмотрев на соседей по столику.

– А по сто грамм?..

– Давай! – оживился он, и поискал глазами свободный стул – для меня.

Стул нашелся, и вскоре мы расслаблялись самой лучшей водкой, которую только можно было заказать в этой забегаловке.

– Только чтобы без дураков, – предупредил я буфетчицу, разбитную бабенку с немыслимыми буклями и чересчур полными густо накрашенными губами, невольно навевающими скабрезные мысли. – Мне самопальная бурда не нужна.

Она критически оглядела меня с головы до ног, и видимо решив, что я вполне приличный человек с деньгами, – не то, что ее постоянные клиенты – многозначительно улыбнулась и достала из-под стойки бутылку московской "Гжелки".

– Только для вас, – сказала она, кокетливо поправляя прическу.

– Премного благодарен. – Я тоже ответил улыбкой, в которой сквозило удивление – надо же, такая редкая водка в наших местах и притом по вполне приемлемой цене.

Закуску нам тоже дали весьма приличную: кусок свежего окорока, (закопченного явно в домашних условиях, а потому вкусного и очень нежного, со слезой), маринованные огурцы, маслины и свежеиспеченный хлеб. По жадным взглядам соседей, которые жевали подозрительного вида колбасу, я понял, что в пивной такие харчи для рядовых клиентов не подавали.

– Приезжие… – сказал один с нехорошим оттенком в голосе.

Он был похож на механизатора из старого фильма "Трактористы": в испещренной масляными пятнами робе и парусиновых штанах, в которых могли поместиться еще два человека.

– Не, – возразил второй, плюгавый тип с большими глазами навыкате – как у рака. – Дед местный. Я его знаю.

– Один хрен, – отозвался третий, угрюмый, с квадратным лицом, на котором кустилась недельная щетина. – Ходют тут разные…

Они разговаривали почти в полный голос, совершенно не стесняясь нашим присутствием. Зосиме было неловко, он ерзал на стуле, не поднимая головы, и пытался затянуться дымом потухшей трубки. В отличие от своего приятеля, я был совершенно спокоен. Меня больше волновали иные проблемы, нежели треп этих придурков.

Но они не успокаивались. Есть такой тип человекообразных, которых хлебом не корми, а дай поизгаляться над слабыми. А мы с Зосимой в их глазах не выглядели людьми, способными постоять за себя. Они вообще отвязали языки, обильно уснащая речь матерной бранью.

Нужно было с этим кончать.

– Что же он такой тупой? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил я озабоченно, разглядывая столовый нож, который дала нам буфетчица. – Ни хрена не режет…