Виталий Гладкий - Меченые злом

Черный бродяга не зря торчал под дверью квартиры Фигаря. В этом Артем был уверен на все сто процентов. Он явно что-то учуял. И майору, хорошо знакомому с кошачьими повадками, это очень не понравилось.

Звонок молчал. Не откликнулся никто и на стук. Тогда майор, нимало не колеблясь, решительно позвонил в квартиру соседей Фигаря.

Дверь отворилась сразу. Мужик, появившийся на пороге, доверия не внушал. Он был похож на большую жабу. Его огромный – от уха до уха – тонкогубый рот смахивал на почтовый ящик. Возле левого уха мужика торчала волосатая бородавка, а на удивление длинные и даже изящные пальцы с хорошо ухоженными ногтями суетливо шевелились, как ожившие макароны. Он был одет в стоптанные шлепанцы, полосатые пижамные брюки – раритет времен застоя – и застиранную, но достаточно чистую майку. Видимо, этот страшила подсматривал за майором в дверной глазок.

– Здравствуйте, гражданин начальник! Какими судьбами?

Елейный голос оживил в памяти не очень приятные воспоминания.

– Неужто Чнырь? [8]– Артем произнес последнее слово не без ехидства.

– Гражданин начальник… – В голосе неприятного типа прозвучала укоризна. – С прошлым я завязал. Меня кличут Иваном Семеновичем. Это я на случай, если вы забыли.

Нет, майор Чныря не забыл. В свое время молодой опер немало попортил себе крови, разбираясь с этим пронырой. Несмотря на рабоче-крестьянскую внешность, сосед Фигаря был большим хитрецом. И сукиным сыном.

– Тебя, Федякин, забыть трудно. Неужто и впрямь перековался?

– Как вам сказать…

– Лучше говори честно.

– Два года назад я откинулся по амнистии и теперь работаю… – Федякин немного замялся, но все-таки продолжил: – В казино.

– Сторожем?

– Обижаете. Тружусь по своей прежней "специальности". Только на законных основаниях.

– Даже так… – Артем был удивлен. – Насколько мне помнится, ты в чалдонах [9]числился.

Такие вольты [10]мочил, что о тебе легенды до сих пор слагают.

– Да-а, было времечко… – Федякин мечтательно сощурился. – Между прочим, мне новая власть медаль должна.

– Это почему?

– Сейчас демократия?

– Демократия.

– Коммунизм она победила?

– Победила.

– А я, как вам известно, разлагал коммунизм изнутри картежной игрой почти двадцать лет.

За что и срок мотал.

– Согласен. Честь тебе и хвала, узник совести. Только насчет медали, уж извини, ходатайствовать не буду. Не уполномочен. Я больше по жуликам всяким, бандитам и убийцам спец. И кстати, я так и не понял, какое отношение имеет твоя "специальность" к функционированию казино.

– Самое прямое. Нет, нет, никаких левых номеров! Просто, иногда в казино захаживают и люди… кгм!.. не совсем чистые на руку. Сиречь, мошенники. И моя обязанность состоит в том, чтобы вычислять таких до того, как уже будет поздно.

– То есть, ты работаешь экспертом по карточным играм.

– Можно сказать и так.

– Поздравляю. Это гораздо лучше, нежели всю жизнь ходить по лезвию бритвы.

Артем многозначительно взглянул на широкий подбородок Чныря, на котором явственно проступала тонкая длинная полоска старого шрама. Когда-то, в молодости, он не успел сбросить лишние карты и его едва не укоротили на целую голову.

– Ладно, баста. – Майор посуровел. – С воспоминания покончено, есть вопросы.

– О чем базар… – Федякин изобразил подчеркнутую готовность к откровенному диалогу. – Я всегда был как открытая книга.

Книга под названием "Уголовный кодекс", едва не ляпнул Артем, но вовремя придержал язык. При всем том, Чнырь и впрямь старался не лезть на рожон во время допросов, и отвечал почти на все вопросы честно и без утайки; если только они не касались личностей его партнеров по карточным играм.

– Ты знаком с соседом? – Майор кивком головы указал на дверь квартиры Фигаря.

– А, этот… – В голосе Федякина прозвучало незамаскированное презрение. – Мимоходом.

Здрасьте – до свидания. Пьянь подзаборная. Кстати, бывший мент.

– Спасибо за напоминание. А то у меня это обстоятельство как-то из головы вылетело.

– Извините… – Чнырь смутился. – Это я… к слову.

– Не бери в голову… Иван Семенович, а как давно ты его видел?

Собственное имя-отчество в устах такого жесткого и непримиримого опера, как Чистяков, прозвучало для Федякина ангельской музыкой. Он приободрился и ответил с максимально возможной откровенностью:

– Хрен его знает. Обычно он приползает ночью, а то и к утру пьяным вдрабадан. Правда, не шумит. Только скребется… как вошь в кармане. Но по крайней мере две недели из его квартиры я не слышал даже шорохов.