Сергей Донской: Матёрый

Руднев почувствовал себя таким обессиленным, словно сам только что побывал на ринге. Он хотел было достать платок, чтобы промокнуть испарину на лице, но в этот момент его осторожно тронули за плечо и шепнули:

— Вас, Александр Сергеевич.

— Кто?

— Губерман. Говорит, что дело срочное.

Руднев взял трубку и бросил в неё раздражённо:

— Слушаю.

— Добрый вечер, Александр Сергеевич. Я звоню, чтобы поблагодарить вас за совет. Особняки фирмы «Самсон» действительно будут пользоваться большим спросом. Уже есть первый клиент. Между прочим, иностранец. — Сообщение завершилось заговорщицким смешком.

— Н-да? — Приятное возбуждение вернулось к Рудневу, и он вальяжно забросил ногу за ногу. — Ну вот, а ты сомневался. Лиха беда начало, верно?

— Верно, — откликнулся Губерман. — Лиха беда.

Руднев поморщился. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь превратно толковал русские народные поговорки, которыми он увлёкся в последнее время с подачи референта, составлявшего для него тексты речей и выступлений.

— Не любишь ты, Боря, великий и могучий, — осуждающе сказал он. — При чем тут беда? Я имею в виду начало, успешно положенное начало. Это образное выражение. Когда дело подойдёт к завершению, я скажу: конец — делу венец. Понимаешь?

— Конечно, Александр Сергеевич. Но начало все равно было лихим, таким лихим, что… — Губерман прыснул в трубку.

Руднев отстранил сотовый телефон от уха, словно опасался брызг губерманской слюны, а когда вернул трубку в исходное положение, тон его был сух и официален:

— Завтра утром у меня с докладом. Все. Я очень занят.

Возвратив охране трубку, он уставился в зал, пытаясь определить, живого бойца уносят с арены или мёртвого. Откинулся разочарованно на спинку кресла. Этот был жив, хотя и здорово покалечен.

Уж чего-чего, а трупов и.о. губернатора за свою карьеру навидался предостаточно.

Незадолго до этого телефонного разговора новоиспечённому гражданину Израиля господину Кацу, уроженцу Курганска, наведавшемуся с исторической родины на родину малую, показали рыбину, и ему захотелось заплакать.

Отчего в нем прорезалась такая сентиментальность? Это же была не фаршированная мамой щука и даже не бабушкина сельдь под шубой. Самый обычный местный окунь, хоть и здоровенный. Неужели Каца охватила ностальгия по босоногому детству, когда он с друзьями-товарищами рыбачил на курганских прудах, именуемых здесь ставками? Нет. Гость города страдал, очень сильно страдал, но вовсе не от острого приступа ностальгии. Тогда, может быть, ему стало жаль задыхающегося окуня, судорожно разевающего губастый рот? Нет. Кацу стало жаль самого себя. А слезы наворачивались на его глаза по той причине, что окружавшие его молодые люди грозились запихнуть головастого окуня ему в задний проход, а потом сделать вид, что так и было.

Рыба гниёт с головы, но когда она гниёт в закупоренной прямой кишке человека, то и «царь природы» невольно вовлекается в этот процесс разложения.

Кац хотел жить. Окунь — тоже. Изогнув сильное тело и растопырив все своё шипастое оперение, он неожиданно запрыгал на столе, едва не свалившись на пол:

— Живучий какой! — искренне восхитился молодой интеллигентный собеседник Каца. — Ребята его три часа назад у какого-то Ивана-дурака на водку выменяли. — Он отодвинул бунтующего окуня подальше от края стола и пососал пораненный палец, доверительно сообщив при этом:

— Колю-у-чий! Потом его ни за что не вытащить… С виду — обтекаемый, скользкий. На самом деле — чешуя, гребень, плавники… Хотите попробовать?

— Не хочу! — истерично взвизгнул Кац.

Под низкими сводами подвала раздался дружный гогот парней спортивного телосложения, которые толпились у двери, с любопытством наблюдая за происходящим. Молодой человек поправил на переносице очки с дымчатыми стёклами и тоже хохотнул беззлобно:

— Вы меня не так поняли. Просто потрогайте это создание. Ну? Смелее!

Кац брезгливо ткнул окуня пальцем, понюхал ноготь и сварливо произнёс:

— Дикость! Абсолютная, беспросветная дикость!

— Так мы в дикой стране живём, — покаялся молодой человек. — Отсюда и нравы. Так что не испытывайте судьбу. Соглашайтесь. А?

— Но ваше предложение неприемлемо! — Кац выбрал самые убедительные интонации из всех возможных. — Зачем мне ваш особняк за два с половиной миллиона долларов на берегу какого-то вонючего ставка? Да я во Флориде виллу в два раза дешевле найду! Такую, чтобы до меня в ней проживала сама Синди Кроуфорд.