Сергей Донской - Матёрый

— Ну, с чем пожаловали, гости дорогие?

Словно он никого не ждал, а соратники припёрлись сюда по собственной инициативе, и никто им тут особо не рад.

— Нет, ну что за дела, я не врубаюсь, — угрожающе протрубил Слон.

Руднев заинтересованно приподнял бровь.

— Менты в подъезде беспредел творят, — подключился Леха Ярославский, чуть гнусавя из-за распухшего носа.

— Шмонают, как сявок последних. — Вспотевший Червоня смахнул со лба пот, но лицо его так и осталось влажным.

Нерусскому человеку Араму тоже было что сказать, но лишь до тех пор, пока в руке Руднева не возник никелированный пистолет, который он пока ни на кого не направлял, а просто разглядывал, давая понять, что оружие интересует его куда больше оскорблённых гостей.

— Ай-яй-яй, — пробормотал Руднев, когда в комнате воцарилась тишина.

— Нехорошие менты, бяки!

Разве можно правильных мальчиков обижать? Ну ничего, Папа им по попкам задаст: ата-та, ата-та! Будут знать, как беспредельничать…

— Слышь, — вскипел Червоня, — ты нас позвал, чтобы дурней из нас лепить? Не нравится мне этот базар гнилой, конкретно не нравится!

Высказавшись подобным образом, он покосился на соратников, но те промолчали, заворожённо наблюдая за тем, как Руднев передёргивает затвор пистолета. Чувствуя себя все более неуютно, Червоня переступил с ноги на ногу и попытался смягчить своё выступление:

— Обидно, Итальянец.

— Что-что? — Руднев расслабленно положил вооружённую руку на ляжки, но таким образом, что дуло пистолета оказалось направленным Червоне куда-то в область живота. И Червоня вспомнил вдруг, что однажды получил огнестрельное ранение в брюхо — едва выкарабкался с того света. А ещё вспомнил строгий приказ не произносить прежнюю кличку главаря. — Обидно, говорю, Александр Сергеевич, — поправился Червоня. Пот заливал его глаза, как будто он плакал.

— Сам-то ты кто? — вопрос Руднева был хлёстким, как удар кнута.

Червоня опять оглянулся на братву и опять не получил поддержки. Разговор он затеял, ему и продолжать.

— Что притих? — глумливо осведомился Руднев. — Позабыл, кто ты есть? Так я напомню. Николай Панкратович Бубенчиков, верно? Как к тебе обращаться? Панкратыч? Или лучше просто — Бубенчиков?

Зрители, которых этот диалог пока что не касался никаким боком, сдержанно засмеялись. Червоню они не уважали, а без своей клички он вообще выглядел дурак-дураком. Не вовремя сунулся с «Александром Сергеевичем», вот и был пойман за язык. Итальянец, правда, самолично распорядился обращаться к нему исключительно по имени-отчеству, но на то он и Папа, чтобы отдавать приказы и их же отменять.

Червоня обливался потом и сверкал глазами, словно его обругали последними словами. Руднев уловил опасную перемену в его настроении и переключил внимание на остальных. Нагибать людей нужно постепенно, а то ведь и распрямиться могут в самый неподходящий момент.

— Вижу, придётся знакомиться заново, — сказал он с ясной, обезоруживающей улыбкой. — Лично я — Итальянец. Теперь ты откликнись.

Приглашающий взмах стволом адресовался Слону, и он решил не кокетничать:

— А то ты не знаешь, Итальянец… Слон я.

Он тоже улыбался, потому как понимал: выйти из этой комнаты суждено не каждому. Зато потом…

Итальянец насмешливо наблюдал за ним. Слоновьи морды плохо приспособлены для сокрытия тайных планов. А слоновьи головы — не для того, чтобы думать. Их набивают или опилками, или чужими мыслями — в зависимости от обстоятельств.

И Итальянец заговорил — размеренно, монотонно, убедительно, как опытный гипнотизёр, постепенно завладевающий вниманием аудитории. Иногда в его голосе проскальзывали вопросительные нотки — он как бы советовался с собравшимися. Потом Итальянец переходил на беспрекословный тон, рубя воздух решительными жестами. И, главное, все фразы его были правильными, убедительными. Он говорил о прописных бандитских истинах, и недоверие мало-помалу таяло в глазах слушателей.

…Разве ваш Папа скурвился, ссучился? Он же о вас, глупых, заботится, в «белом доме» сидя, политического деятеля из себя корча. Ему, Папе, это одному нужно? Или всей семье, безнаказанно жирующей в области? А? То-то и оно! Силы и власти у итальянской семьи стало больше или меньше? А денег?

И когда в последний раз с ментовкой непонятки возникали? Или с центровыми? Или с залётными?..

Слон, Леха, Арам, даже Червоня — все они уже кивали в такт его словам, и, убедившись в этом, Итальянец бросил своим псам кусок, щедро сдобренный ненавистью. Боря Губерман в интеллигентных очочках. Крысеныш, запустивший руку в общак. Нате!