Сергей Бакшеев: Осколок в голове

Ильяс потянул приунывшего Тихона к верблюду.

– Постойте! Я сам пойду, – встрепенулся Заколов, тоскливо представив, что опять придется висеть вниз головой.

Ильяс вопросительно посмотрел на Шакенова.

– Пусть идет, – согласился председатель колхоза. – Недолго осталось.

– Ступай, – пихнул Тихона в спину Ильяс. Шакенов сел на верблюда и величаво следовал впереди.

Тихон Заколов шел следом, гнусное дыхание Ильяса он ощущал затылком.

Скоро из темноты предстали белые силуэты знакомых бараков. В окнах не горело ни одной лампочки. Лагерь, погруженный в темноту, представлял мрачную картину. Отсутствовал даже привычный запах дыма от тлеющей печки. После отъезда студентов степной воздух быстро все выветрил.

«Зачем они привели меня в лагерь?» – задумался Тихон.

Но Шакенов на верблюде проследовал мимо барака и направился в ту сторону, где раньше стояла юрта колдуна.

«Так вот куда они меня ведут!» – внутри у Тихона тотчас все похолодело. Он с ужасом догадался, каких «соседей» ему обещали.

Со стороны барака неожиданно что-то звякнуло. Шакенов напрягся.

– Посмотри, что это? – приказал он Ильясу. – Все должны были съехать.

Он добавил еще несколько слов по-казахски. Ильяс отцепил от верблюда веревку, ловко скрутил петлю и накинул ее на шею Заколова. Рука Ильяса дернулась, петля больно впилась в кожу. Ильяс улыбнулся и отдал конец веревки Шакенову. По песку зашуршали подошвы мягких сапог бегущего к бараку водителя.

Стас Перегудов лежал на матрасе в маленькой темной кладовке в торце барака. Это была та самая конурка, откуда он вместе с братом Владом и Тихоном Заколовым в первый день приезда растаскивал по кроватям матрасы. Рядом, привалившись к стене, сидел Владимир Георгиевич Карасько. Кладовка была почти пустой. Уезжая, студенты спешили и толком ничего не убрали.

– Ну как, что-нибудь чувствуешь? – тихо спросил Карасько.

Они находились в закрытой комнатушке без света уже несколько часов. Когда все рассаживались по автобусам, Карасько и братья-близнецы Перегудовы тайно остались в лагере. Причиной тому был странный план, разработанный Карасько. План созрел после разговора с Заколовым, запертым в колхозном правлении. Владимир Георгиевич сумел убедить братьев Перегудовых, и когда наступила ночь, они взялись за осуществление рискованного мероприятия.

– Нет. Ничего не ощущаю, – спокойно отозвался Стас.

– Значит, с Владом все в порядке.

– Наверное.

– Только ты не засыпай! – в очередной раз предупредил Карасько.

– Тогда вы говорите со мной о чем-нибудь.

– Говорить нельзя. Ты отвлекаешься. А ты должен быть сосредоточен, отстранен от всего и погружен в нечто такое, где возможна связь с братом.

– Я знаю. Я должен почувствовать, если Влад окажется в опасности.

– Надеюсь. На этом и построен наш план. Ты сейчас лежишь в замкнутом помещении, и у брата ситуация сходная.

– А если притаиться и проследить?

– Нельзя. В ровной степи негде спрятаться. Это только кажется, что тьма все скроет. Ночное небо всегда светлее земной поверхности. Если лечь на землю, то на фоне неба легко обнаружить любой силуэт.

– Наверное, вы правы, – согласился Стас.

– Все. Сосредоточься. Войди в транс. Раствори сознание и плавай в эфире. Что-то почувствуешь – говори.

Карасько зевнул и развел руки. Кончик пальца задел валяющийся рукомойник, тот брякнул и покатился, позвякивая разболтанным язычком.

– Черт! Мы не должны шуметь, – прошептал Карасько. – Хотя нас вряд ли кто услышит, но на всякий случай.

– В округе уже знают, что студенты съехали. Никто проверять не будет.

– Тихо! – зашипел Карасько.

Из коридора раздался скрип открывшейся двери. После сегодняшнего удара по ней, когда Владимир Георгиевич с прутом выбегал навстречу водовозке, дверь болталась на одной верхней петле, и сейчас он четко расслышал, как качающаяся створка стукнулась о стенку.

Кто-то вошел. Дощатый пол заскрипел под осторожными шагами. Человек шел медленно, останавливался напротив каждого отсека, видимо, осматривался. И двигался дальше. Шаги неумолимо приближались. Вскоре за дверью в кладовку послышалось дыхание незнакомца.

Карасько стыдливо решал, что он скажет, когда дверь распахнется и обнаружится их странная засада. Если план не сработает, он будет выглядеть полным идиотом или, того хуже, извращенцем.

Незнакомец толкнул дверь. Ржавые петли позволили открыться створке лишь на четверть. В темное помещение просочился тусклый свет. Карасько заметил беспалую кисть, ухватившуюся за ручку двери. Рука словно застыла в раздумье: толкнуть дверь дальше или прикрыть ее.