Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

Тут Павел Романович понял, что почтовый философ сомлел. И на провожатые по коридорам власти теперь никак не годится. Оставалось одно – ехать к нему, с тем чтоб завтра начать сначала.

Подозвал полового, велел подогнать извозчика. Так и поехали, втроем: Павел Романович, телеграфист и кот Зигмунд в шляпной коробке.

Ну и рыжий саквояж, разумеется.

Но главной заботой Павла Романовича было вовсе не поступление в Сибирскую армию. И даже не удачное разрешение вопроса с мадам Дорис. (В конце концов, на ней свет клином не сошелся: не Дорис, так кто-то еще поможет в задуманном предприятии.) Более всего Дохтуров радел теперь о «боевом товарище» ротмистра.

Кот, можно сказать, стал ныне альфой и омегой всей жизни Павла Романовича.

Потому что в нем и была заключена панацея . Да-да!

Каким образом – этого Дохтуров пока что не знал. Времени на тонкие исследования недоставало. Это было случайное открытие (ну, не совсем случайное, а еще и логическое сопоставление имеющихся в распоряжении фактов), однако в истинности своей догадки Павел Романович более не сомневался. Проделав над котом некоторые манипуляции (надо признать, довольно жестокие – кот при том бешено сопротивлялся), он имел возможность убедиться в своей правоте.

Конечно, многое было неясно. Знал ли сам ротмистр о поразительных свойствах Зигмунда? Когда и как кот приобрел свои замечательные особенности? А главное, в чем они состоят – то есть каков механизм?

Вопросы эти пока что не имели ответов.

И Павел Романович сделал самое разумное: отложил их на будущее, сосредоточившись на том, что имело несомненную практическую ценность. В конце концов, людям сплошь и рядом приходится пользоваться вещами, не понимая толком их природы. И что с того? Результат от того не меняется. Мало кто из обывателей в точности представляет устройство паровой машины. Но это им не мешает преодолевать с ее помощью огромные пространства и в короткое время.

Прямо сказать, сейчас была задачка куда более важная. Чудесное вместилище лауданума, коим являлся кот Зигмунд, требовалось сохранить. А это не так-то просто. Кот, само собой, не корова, однако в карман все равно не положишь. Таскаться повсюду со шляпной коробкой тоже никак невозможно. И под шифоньер не спрячешь, и за плинтусом не укроешь. Словом, проблема. Да такая, что ежели ошибешься – так и все, считай, жизнь кончена. Тогда хоть в петлю.

Решилось все неожиданным образом.

Наутро Петр Казимирович (немного недужный после угощения в «Муравье») сам завел нужный Павлу Романовичу разговор. Дело в том, что комнатка, которую снимал он у домовладелицы Васиной, пожилой дамы гренадерского роста, строгой и повелительной, была светла и довольно просторна. И потому вполне пригодна для совместного проживания. Вот и предложил бывший телеграфист квартировать вместе, покуда Павел Романович не поступил в армию и не получил подъемные. (Конечно, денег у Дохтурова хватило б с лихвой – не то что на угол, а и на всю квартиру, но знать об этом господину Сырцову было совсем ни к чему.)

Павел Романович нашел предложение заманчивым, однако отказался. Объяснил, что кот – единственное дорогое существо, и даже вроде боевого товарища. А потому оставлять его одного боится, так как потерю любимца просто не переживет. (Иными словами, Павел Романович повторил историйку самого ротмистра – только с некоторой вариацией.)

Против ожидания, телеграфист прекрасно его понял:

– Ну так считайте, что вам повезло-с! Моя-то старуха – кошатница, каких свет не видел!

И верно: выяснилось, что у Васиной Альбины Васильевны проживает аж восемь кошек! Понятно: где восемь – там и девятой место отыщется.

Просьбу приютить на время кота домовладелица встретила чуть ли не с умилением. Пообещала смотреть за Зигмундом, как за своими, и даже плату за постой взяла половинную. Вот как прониклась к Павлу Романовичу.

В коридорах власти было серо, шумно и пыльно. Как всегда.

Без Петра Казимировича Дохтуров бы тут вовсе пропал. Но и так пришлось изрядно потрудиться, справляясь у письмоводителей и читая казенные вывески на скучного вида дверях.

Санитарный отдел будущей Сибирской армии обнаружился на третьем этаже. В приемной сидел румяный, могутного сложения адъютант. Он словно олицетворял несокрушимое здоровье набираемого тут воинства.

Адъютант поднял глаза, сказал:

– Представьтесь, пожалуйста.

Записал в блокноте, потом кивнул Павлу Романовичу: