Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

И пошел от стола.

Павел Романович остался один. Задумался, посмотрел на корзину, в которой сладчайше спал источник «таинственной эманации».

– Вот еще глупости, – пробормотал про себя доктор.

Повертел салфетку и сделал движение, намереваясь вставать, – но не встал, опустился обратно на стул с видом человека, пораженного внезапной и очень значительной мыслью. А потом сделал вот что: ухватил корзинку с Зигмундом, свой саквояж и, оглянувшись, быстро вышел из ресторанного зала.

…Возвратился он часа через два. Вид у него был довольно-таки дикий: сюртук расстегнут и в одном месте даже надорван, куафюра совсем никакая, рукава и грудь сорочки в пятнышках крови. В правой руке Павел Романович держал свой саквояж, в левой – корзину, накрытую белой тряпкой. На тряпке отчетливо проступали алые следы. А в глазах застыло некое особенное выражение. Окажись тут уважаемый профессор Тарноруцкий с кафедры психиатрии – наверняка б заинтересовался Павлом Романовичем.

Да и ротмистр, случись он теперь, был бы сражен. Но не внешним видом Дохтурова, а состоянием корзины. А уж доведись ему заглянуть внутрь… Не хочется даже и думать, что произошло бы затем. Похоже, доктор и сам прекрасно понимал крайнюю нежелательность такой встречи. Он торопливо прошел через ресторанный зал (на счастье, почти пустой), выбежал на крыльцо.

Свежий воздух его немножечко освежил. Он остановился, потер переносицу. А затем, похоже приняв какое-то решение, скрылся в тени меж пакгаузами.

Когда прибыл читинский, на привокзальную площадь вывалилась гудящая орава в серых шинелях с чайниками и котелками. Но разжиться кипятком не удалось: к составу срочно примкнули теплушку, и поезд тронулся. В последний момент к прицепленному вагону подбежал человек с саквояжем в одной руке и дамской шляпной коробкой – в другой. Он что-то торопливо сказал приставленному часовому, тот кивнул и посторонился.

И Павел Романович (это был, разумеется, он) благополучно погрузился в теплушку. С тем и отбыл из Цицикара, держа путь на Харбин, ни словом не обмолвившись со своими товарищами. И даже не попрощавшись с Анной Николаевной, что было совсем удивительно.

Сунув привратнику веселого дома целковик, Дохтуров зашагал по дорожке мимо газона, поднялся на крыльцо и оказался в просторной гостиной, похожей на ресторан и кондитерскую одновременно. Уселся на одном из диванов в углу, пристроил рядом саквояж и корзину и приготовился ждать.

Народу было немного. Можно сказать, почти совсем никого – кроме Павла Романовича еще только один господин, который сидел в другом конце, изо всех сил стремясь сохранить инкогнито.

Подкатился официант в малиновом. Поинтересовался елейно:

– Чего желаете-с?

Павлу Романовичу очень хотелось прямо и безо всяческих экивоков ответить, чего именно он желает. Главной целью посещения веселого дома был разговор с его хозяйкой, мадам Дорис. Оценив собственные возможности, Павел Романович пришел к выводу: никаких иных способов осуществить задуманное не имеется. Для его намерений главным были необходимые связи. У мадам они определенно имелись. Разумеется, не у нее одной – однако же обратиться к властям с предложением снестись с большевиками, да еще со столь фантастической целью, было совершенно немыслимым. Пока разберутся, пока проверят и поверят (если только это случится), уйдут месяцы. А может, и годы. Сейчас же счет шел буквально на дни. Искать нужные связи самостоятельно? Но где и как?

Павел Романович прекрасно понимал, что не обладает специальными навыками для подобной роботы.

К тому же на таком предприятии голову потерять – легче легкого.

Итак, оставалась Дорис. Но обращаться к ней напрямую было бы ходом неверным. Ротмистр, предполагая со стороны Павла Романовича подобный ход (хотя и не одобряя), снабдил его, так сказать, рекомендательным письмом.

На сложенной четвертушке бумаги твердым острым почерком карандашом было начертано:

«Дашенька, этот человек от меня. Послушай его. Твой Вольдемар».

Однако Дохтуров считал, что идти сразу к мадам – неправильно. И даже, вероятно, опасно. Скорее всего, хозяйка заведения заподозрит в нем полицейского провокатора. На ее месте так бы подумал каждый. И поступил соответственно.

Не то чтоб Павел Романович уж очень страшился опасностей, однако специально испытывать судьбу все же не стоило. Тем более что с опасностями за последнее время несомненный перебор получился. Надо придумать что-то иное, изящней…