Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

– Хозяина ждет, – наконец сказал он.

– Веди.

Китайцы поклонились и жестами пригласили следовать.

Прошли длинным и темным коридором, по обе стороны которого располагались помещения без дверей. В глубине, на грязных циновках, вповалку лежали десятки тел. Слышались приглушенные возгласы, шепот, бормотание – бессвязное, как лепет умалишенного. Воздух был пропитан тошнотно-сладким привкусом опия.

Приблизились к комнате, замыкавшей коридор. Один из китайцев почтительно постучал и только потом распахнул дверь.

Комната была обставлена почти по европейскому образцу. За большим столом сидел толстый китаец с лоснящимися щеками и косыми щелями глаз – узкими, как бритвенные порезы.

– Здравствуй, Чен, – сказал Грач, переступив порог. – Я тут мимо шел. Дай, думаю, навещу знакомца.

Китаец поклонился, не вставая. С непроницаемым лицом он разглядывал незваного гостя. Пауза затягивалась.

– Добрый день, – сказал наконец китаец. – Дорогой гость спешит? Или мы сможем воздать должное искусству моего нового повара?

Говорил он на удивление чисто.

– Непременно сможем, – ответил Грач, присаживаясь к столу без приглашения. – Уф, жарко у тебя тут.

Чен что-то коротко сказал своим стражам, и те вышли. Старший перед уходом окинул Грача быстрым внимательным взглядом.

– Как идут дела? – спросил Грач.

Китаец покачал головой.

– Дела нехороши, – сказал он. – Моя работа в убыток. Но я не жалуюсь. Я помогаю несчастным. Надеюсь, в старости меня не оставят без пригоршни риса.

Грач сочувственно покивал:

– Да, жизнь становится тяжелее. А куда подевался твой повар?

– Ли Синь ушел от меня, – грустно сказал Чен. – Теперь он живет в большом доме, где много веселых женщин.

– Это где ж такой?

– В Модягоу.

– А! Заведение мадам Дорис! Понимаю. Но как же ты согласился?

– Я добрый человек. Если меня хорошо просят, я редко отказываю. А Ли Синь просил очень хорошо.

– Да, Чен, – Грач засмеялся. – Ты действительно очень хороший человек. И будешь еще лучше, если покажешь наконец, что состряпал твой кашевар.

Чен улыбнулся и принялся перечислять:

– Вот лебединые крылья. Вот гнезда морской крачки. Горб верблюда с «серебряными ушками»… – говорил он, и пальцы его любовно касались глиняных судков.

– Однако! А это? – Грач показал на отдельно стоящее блюдо, где в желто-коричневом соусе плавало нечто совершенно трансцендентное, украшенное кожурой лимона и лепестками хризантем.

– О! Это у нас называется «Битва дракона и тигра». Лесной полоз запечен в дикой пятнистой кошке. У змеи сперва вырезают кости и желчный пузырь, а кошку… как это?..

– Свежуют, – подсказал Грач.

– Да. Потом долго тушат в особом соусе, рецепт которого мой Ю Фань не скажет никому. Даже под пыткой.

– Ну, под пыткой-то скажет, – заметил Грач, на которого описание блюда не произвело никакого впечатления. – Впрочем, мне все равно. У меня нет своего повара. А вообще я больше блины с салом люблю. Под горькую с ледника. Их, кстати, хорошо в «Метрополе» пекли. А еще кашу гороховую. Как довалюсь до нее – за уши не оттащишь. Эх, жаль, нету теперь «Метрополя». Сгорел он вчера. Да ты небось слыхал?

Чен скорбно улыбнулся:

– Харбин город большой, случается всякое. Я ничего не слышал.

– Это точно, – кивнул Грач. – Харбин большой. Да только постоялые дворы горят все ж не каждый день. В сегодняшних газетах о том только и пишут.

– Я не читаю газет.

– Да, верно, – усмехнулся Грач. – Зачем тебе? Ты и без них все знаешь.

– Не так много, как думает мой гость. Про «Метрополь» я ничего не знаю. Это очень большая беда. Жаль.

– Ты даже не представляешь, насколько она большая. – Грач откинулся на спинку стула и глянул на Чена в упор. – Гостиница была двухэтажной. Кто наверху жительствовал, всех Господь прибрал.

– Сгорели? – сочувственно спросил Чен.

– Это они после сгорели. А сперва им кто-то головы посворачивал. Очень умело. Прямо как твой повар – утке.

– Если тот дом сгорел, – спросил китаец, – откуда известно про головы?

Он оглянулся и посмотрел назад, на стену, где висела большая китайская картина – с великой Желтой рекой, джонками и восходящим солнцем. Грач знал, что у картины имелось специальное назначение: она закрывала потайное окно, снаружи совсем неприметное. Через него в случае надобности можно очень быстро попасть на улицу.

– Ты, Чен, на пепелище никогда не бывал. Сгоревших человечков не видел. Костяк-то всегда остается. Правда, ветхий – ткни пальцем, он и рассыплется. Однако ж все равно видно, что плечи глядят в одну сторону, а челюсть – в другую.