Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

– Откуда подобная уверенность?

Это был не единственный интересующий его вопрос. Еще очень хотелось знать, отчего полковник Карвасаров затеял с ним – человеком насквозь посторонним и даже зачисленным в подозреваемые – столь откровенную беседу. Но спрашивать, конечно, не стоило. Сам пояснит, ежели сочтет нужным.

– Да все просто: мои люди съездили к нему на квартиру. Немного пошарили – и обнаружили достаточно, чтобы развеять любые сомнения. Он, мерзавец, не особенно и осторожничал. Думал, будто хитрее всех. Устроил себе в спаленке съемный подоконник, с секретом – снаружи обыкновенный, а изнутри полый. Но не пустой, совсем нет!

– Да что ж там такое было? Бумаги с японскими иероглифами?

Полковник посмотрел удивленно:

– С иероглифами? Почему? Не было там никаких иероглифов. Впрочем, кое-какие бумаги имелись. Но не слишком много.

– Так что же вы обнаружили?!

– Золото, – ровно сказал полковник. – В основном, в червонцах. Оказывается, наш секретарь более всего ценил именно их. Еще – копии документов компрометирующего содержания. И фотографии. Словом, достаточно. Кстати, есть там и еще кое-что.

Карвасаров вынул из кармана небольшой пакетик из жесткой оберточной бумаги, развернул. Вытащил из него маленький блестящий предмет и положил на стол.

– Узнаете?

Это было кольцо. Точнее, перстень. Серебряный, самодельной работы. На внешней стороне эмблема: двуглавый орел, а в когтях – крылышки и авиационный винт.

– Да, – сказал Павел Романович. – Я уже видел такой. Это знак Боевой авиагруппы.

– Верно, – полковник убрал перстень. – Перстень Миллера. Видите изнутри гравировку? Теперь понятно, кто застрелил аса. Боюсь, вы стали невольной причиной его гибели. Каким-то образом секретарь узнал, что вы, несмотря ни на что, живы, и ликвидировал единственного свидетеля, который мог указать на него прямо.

Павел Романович некоторое время потрясенно молчал. Потом сказал:

– Но перстень… это же улика! Зачем он ее оставил?

– Жадность, – ответил Карвасаров. – И ничего более. Но это пока только теория. Не сомневаюсь, когда к моему Поликушке вернется дар речи, он поведает о множестве интересных вещей.

– Жаль, что пока он молчит. Потом вы его увезете. И я, скорее всего, не узнаю, зачем он взялся вредить мне. И моим спутникам. Ведь я понимаю, что ваша откровенность носит, так сказать, временный характер.

– Секретарь останется здесь, – ответил полковник. – Я не могу везти его в управление.

Павлу Романовичу показалось, что начальник сыскной полиции отвечает механически, а сам решает внутри себя какую-то сложную задачу. И эта задача самым непосредственным образом касается его, Павла Романовича Дохтурова.

– Я не могу везти его в управление, – повторил Карвасаров. – Вам не нужно знать тонкостей. Могу только сказать, что я намерен выяснить насколько возможно полно, каковы масштабы измены. Но в своих стенах мне не дадут это сделать. Секретаря Поликарпа немедленно выдернут из моих рук, и более я его не увижу.

– Кто выдернет?

– Не задавайте лишних вопросов. Я и так сказал вам много. Даже чересчур. В общем, я намерен поработать здесь. Со мной люди, которым я доверяю.

«А вот и напрасно, – подумал Павел Романович. – Во всяком случае, один из „гороховых пальто“ доверия никак не заслуживает».

– Впрочем, – тут же поправился полковник, – наверняка знать это я теперь не могу. Ладно, как бы там ни было, некоторое время в моем распоряжении есть. Будем надеяться, его хватит.

– Хватит на что?

– Разобраться, каким боком вы вклеены во всю эту историю. Но без вашей помощи мне не обойтись. А провести и закончить это расследование я непременно должен, так как оно для меня последнее.

– Почему?! – искренне поразился Павел Романович, но Карвасаров лишь отмахнулся:

– Это не ваша забота. Слыхали выражение: «Ни Богу свечка, ни черту кочерга»? Так это про меня нынешнего. А теперь, уважаемый доктор, я попрошу еще раз пересказать мне всю вашу историю. И как можно подробней.

Они просидели долго. Несколько раз мелькали в глубине коридора малиновые рубахи официантов, но выйти в зал никто не решился. Да, в общем, и незачем было: заведение не работало, кого обслуживать?

Как ни старался Павел Романович вспомнить что-либо существенное, способное пролить свет на всю эту запутанную, грязную и весьма кровавую историю, но так ничего и не вышло.

– Нет, не получается, – сказал наконец Карвасаров. – Тупик. Пойду, поговорю с Поликарпом. Может, разум к нему вернулся. Но это уже моя работа, – добавил он, заметив движение Дохтурова, – вы оставайтесь здесь.