Чингиз Абдуллаев - Исповедь Сатурна

В пять часов тридцать минут я оказываюсь на здании. Трошин спешит узнать, когда закончится собрание. Примерно к шести бывший премьер должен оказаться на площади, в пределах досягаемости моей винтовки. За десять минут до появления Онищенко я собираю свою винтовку. За пять минут до конца мне звонит Трошин и сообщает, что собрание скоро закончится. Еще через три минуты я смотрю через прицел винтовки на площадь. Все нормально. Если не произойдет ничего необычного, я спокойно отстрелю своему «клиенту» руку или ногу. Он не умрет от этой раны, а я не попаду на электрический стул. Меня немного волнуют итальянцы, которых я нигде не вижу. На всякий случай я запер дверь, которая ведет с последнего этажа на крышу, где я устроил наблюдательный пункт, чтобы обезопасить свой тыл.

По правилам настоящего профессионала я осматриваю не только место охоты, но и соседние здания. И неожиданно замечаю блеск на крыше соседнего здания. Возможно, мне это показалось, возможно, даже померещилось. Или солнце ударило своим лучом именно в этот момент. Но я люблю подстраховываться. Поэтому я поднимаю свое ружье и через оптический прицел разглядываю крышу соседнего здания. Там все спокойно. Спокойно? А почему там нет голубей, ведь на моей крыше они есть. Я специально рассыпал за своей спиной пшено и хлеб, чтобы голуби садились рядом со мной, создавая иллюзию необитаемой крыши. А вот кто-то неизвестный на соседней крыше распугал всех птиц. Я все еще не отвожу прицел от крыши соседнего здания. Наконец я замечаю, как там блеснуло длинное дуло винтовки.

Теперь я примерно знаю, где находится мой дублер. Тот самый Гримасник, о котором мне успел рассказать Ерофеев и не стал говорить Барлоу. Трошин звонит мне по мобильному аппарату и сообщает, что собрание закончилось. Сейчас бывший премьер появится на площади. Я перевожу прицел на площадь, потом снова на крышу соседнего здания. Так нельзя. Если Гримасник выстрелит, все мои усилия пойдут коту под хвост. Тогда получится, что именно я убил Онищенко. А это будет несправедливо. Я вижу, как на площади появляется Онищенко. В этот момент Гримасник поднимает свою винтовку.

У меня на размышление секунда, даже меньше. Я поднимаю свою винтовку и стреляю в правую руку Гримасника. И вижу, как падает его оружие. Сам он скрыт за небольшим барьером, но руку неосмотрительно выставил. Перед тем как упасть, он наклоняется и роняет винтовку. Я разворачиваю свое оружие на площадь и вижу, как спокойно идет Онищенко в сопровождении телохранителей. Не нужно спешить, мою дуэль с Гримасником никто не услышал. Я снова поднимаю винтовку и делаю еще один выстрел. Онищенко падает: я попал ему в ногу В последний момент я решил, что руки для политика важнее ног. Может, я и ошибался.

Я делаю еще один выстрел у него над головой, для убедительности. Я абсолютно уверен, что попал ему в ногу. Со всех сторон слышны крики. Один из телохранителей бросается к зданию, чтобы вызвать врачей и полицию. Онищенко показывает в мою сторону. Теперь у меня в запасе несколько секунд. Может быть, полминуты, не больше. Я бросаю винтовку, сдираю на ходу перчатку с правой руки и бегу к лифту. Спускаюсь вниз и перебегаю площадь в тот самый момент, когда к зданию уже спешат сотрудники полиции и охранники. На меня они даже не смотрят. Я специально надел свой старый протез, чтобы все видели, какой немощный инвалид перед ними.

Я знаю, что это очень рискованно, но мне нужно расставить все знаки препинания. Поэтому я вбегаю в соседнее здание и спешу к левому крылу, к лифтам. Один лифт застрял на каком-то этаже, очевидно, там выгружают бумаги для офиса, я видел их машину внизу. А второй направляется вниз. Третий этаж, второй, первый. Я стою на нулевом уровне. Кабина лифта открывается. Я хочу сделать шаг и вижу перед собой… Вижу перед собой… Но этого просто не может быть! Вижу перед собой… Константина, скривившегося от боли. В наброшенном на плечи пиджаке.

От неожиданности я вхожу в кабину лифта, и дверцы сразу закрываются. Я смотрю на сына, и он смотрит на меня. И мы оба молчим. Кабина лифта идет вверх. Я вижу пятно, расплывающееся у него на правой руке. Я ведь точно знаю, куда стрелял и в кого. Значит, Гримасник — это мой собственный сын?!

Мы молча смотрим друг на друга. Что еще можно сказать в такой ситуации? Теперь я знаю, почему убрали Ерофеева. Он придумал такую запутанную и страшную комбинацию, подыгрывая мне. Он решил, что для подстраховки нужно вызвать еще одного киллера из России. И этим вторым киллером оказался мой собственный сын. Получается, что с самого начала они меня обманывали. И хорошо разыгранный спектакль с упоминанием моего сына заставил меня самого искать варианты его приглашения в Америку. Приглашения Гримасника на собственную казнь. Я искал предателя, подозревал Джеймиссона и Кервуда. А оказывается, что меня предал мой собственный ребенок. Он был тем самым Гримасником, который должен был выстрелить в Онищенко, чтобы подставить меня.