В общем, эти республиканцы заранее праздновали победу в доме Уильяма Кервуда, а мы с детьми были участниками большого праздничного ужина в семейном кругу, посвященного решению хозяина дома выдвинуть свою кандидатуру на пост вице-губернатора. Интересно, что думали наблюдатели мафии, которые следили за нами. Или их представители были среди приглашенных гостей? Я вглядывался в лицо каждого, пытаясь определить, кто из них мог оказаться собеседником Барлоу или его шефа. Но передо мной сидели респектабельные состоятельные люди, совсем не похожие на бандитов. Хотя, наверное, главари мафии тоже не похожи на обычных бандитов.
Ужин закончился поздно, и мы возвращались домой, когда Костя заметил фары идущего следом автомобиля. Он осторожно коснулся моей руки.
— Они едут за нами, — показал он на машину, идущую позади.
— Почетный эскорт до нашего дома, — пошутил я. — Ничего страшного. Они останутся на холме и в дом не въедут.
Мы проехали дальше, а машина свернула к месту, откуда они обычно вели наблюдение за нашим домом.
Костя усмехнулся.
— Почему ты это терпишь? — спросил он. — Позвони шерифу или в полицию. И через пять минут их арестуют. А потом выйдут на главарей. Или возьми винтовку и перестреляй сволочей, чтобы не торчали у нашего дома.
— Нельзя просто так стрелять в людей, если они находятся на приличном расстоянии от твоего дома, — пояснил я. — Ни один суд не признает это самообороной. Это во-первых. А во-вторых, если даже я позвоню шерифу и он заберет обоих наблюдателей, их отпустят уже через час. Что можно поставить им в вину? Наблюдение за моим домом? Но это не уголовное преступление. Остановку в неположенном месте? Но там разрешена стоянка автомобилей. А мои слова будут против слов двух свидетелей. В этой стране мало только моих показаний. Чтобы арестовать свободных граждан свободной страны, нужны еще показания других людей. Это тебе не Питер, где у них выбили бы признания. Через час приедет их адвокат, и шериф выпустит обоих под залог до суда. Вот и все, что может случиться. А потом они приедут ко мне и возьмут дом штурмом. И пока сюда приедут шериф и полиция, на месте дома останутся одни головешки.
— Убедил, — удрученно согласился Костя, — ну и паскудная у вас, миллионеров, жизнь.
Он вышел из машины и пошел в дом. Саша хотела выйти следом, но я задержал ее за руку.
— Когда Костя пойдет спать, спустись в подвал, — попросил я ее, и она молча кивнула.
Едва мы вошли в дом, как позвонил Барлоу.
— Через три дня мы встречаемся в Монреале, — сухо сообщил он мне. — У вас ничего не изменилось?
— Ничего. Вам, наверное, уже доложили, что мы, все трое, вернулись домой. Думаю, что ваши люди имеют приборы ночного видения и могут удостовериться, что мы все вернулись.
— И правильно сделали, — сказал Барлоу. — Вы настоящий отец. До свидания.
На этот раз я отключил телефон не попрощавшись. Этот тип еще смеет говорить мне такие вещи! Когда Костя поднялся к себе, Саша спустилась в подвал. Я прошел следом.
— Ты помнишь все, о чем я тебе говорил? Она прикусила губу от волнения. Совсем маленькая девочка, которую я подвергаю риску. Хотя она считает себя в тринадцать лет уже взрослой. Как она говорит, «тинейджером».
— Костя тоже поедет со мной? — спрашивает она.
— Нет, Костя поедет в другое место, — от волнения у меня дрожит голос. — Сейчас, Саша, я скажу тебе об одной вещи, об этом не должен знать никто. Никогда и никто. Ни один человек на земле, кроме Бога. Даже во сне ты не должна этого говорить. Я скажу тебе, где спрятаны мои деньги. Если со мной что-нибудь случится, ты должна их оттуда взять, когда тебе будет очень плохо. Но никому не говори о них.
Она кивает, и я рассказываю ей о спрятанном миллионе долларов, называю код шифра и объясняю, как получить ключ. Она может сказать, что потеряла ключ. В договоре, который я подписал с банком, значится, что ключ не имеет особого значения. К сейфу можно допустить только того, кто назовет мой личный пароль и сумеет набрать нужную комбинацию цифр. Только этот человек имеет право получить два ключа и открыть сейф. Теперь я рассказываю об этом Саше. Она внимательно слушает. Саша — настоящая американская девочка. При разговоре о больших деньгах она становится деловитой, собранной, сосредоточенной. Может, американцы правильно считают, что самое главное в жизни — деньги? Может, они верно воспитывают своих детей в уважении к этим зеленым бумажкам? Мы всегда презирали деньги. Для нас был важен пафос, энтузиазм, идеология. Пусть плохо оплачиваемая работа, зато интересная. Пусть пошлют в глухомань или тайгу, зато на живую работу. Даешь БАМ, где нет ничего человеческого и все нужно обустраивать самим. Даешь Афганистан, куда мечтали попасть сотни молодых офицеров, подавая рапорты. Интересно, что те, кто отправлял нас на БАМ, сами туда не спешили и становились послами и министрами, забывая о дураках, уехавших в Сибирь. А кадровики и штабисты, которые делали карьеру в Москве, пачками штамповали приказы о наших переводах в Афганистан и, наверное, посмеивались над нашим глупым энтузиазмом. Американцы перевели все на деловой лад. За все нужно платить. И хорошо платить. Мерилом любого труда являются деньги, которые ты за него получаешь, а все эти почетные грамоты можешь использовать в сортире.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу