Чингиз Абдуллаев - Исповедь Сатурна

— Мне много рассказывали про тебя, Левша, — сказал он после паузы. — Значит, вот ты какой. Опыт у тебя большой. И наблюдательность сохранил, если замечаешь такие подробности. На будущее мы учтем такие детали. Но ты прав. Не стану с тобой играть, ни к чему это. Мы ждем еще одного человека с минуты на минуту. Я должен ему позвонить. Подожди минутку.

Он поднялся и поманил за собой Барлоу. Я слышал обрывки их разговора из-за закрытой двери. Очевидно, неизвестный отчитывал Барлоу. Тот доложил им о сломленном инвалиде, готовым спасти дочь любой ценой. А этот тип сразу понял, что имеет дело с умным человеком. И поэтому не стал притворяться. Они вошли через несколько минут. Барлоу был красным от возмущения, но молчал. Он вышел за дверь, явно сдерживаясь и едва не хлопнув дверью. Когда мы остались одни, неизвестный мягко сказал:

— Иногда приходится терпеть и таких людей. Говорят, что этот кретин организовал нападение на тебя? Это правда?

— Я думаю, что кретину кто-то подсказал устроить это нападение, — мне важно не переиграть, но и показать себя дурачком не стоит. Мой собеседник умеет читать чужие мысли. Он не просто советник, он, очевидно, мозг организации.

— Возможно, — соглашается он, улыбаясь. — Но во всяком случае я думаю, что тот инцидент нужно считать случайным. А ты действительно тот самый Левша, о котором в России ходили легенды?

— Про легенды не слышал. А Левшой меня назвали в шутку, когда я потерял левую руку.

— Где потерял?

Он перешел на «ты» и разговаривает со мной так, словно мы с ним давние друзья. С этим типом нужно держаться на дистанции. Несмотря на свое изжеванное лицо, он очень умен.

— В Афганистане. Я был командиром роты. Снарядом оторвало, а спасти не смогли.

— И ты, герой-инвалид, решил стать киллером?

— А тебя это так волнует?

Я тоже перешел на «ты», мы с ним были примерно одного возраста, просто его жизнь, кажется, побила еще сильнее, чем меня.

— Не волнует, но интересно. Говорят, что у тебя есть правительственные награды бывшего Союза? Это верно?

— У меня много чего есть. Показать все сейчас или поверишь на слово?

— Вот ты какой ершистый, — добродушно сказал он, улыбаясь. — Ладно, не нервничай. Все будет нормально. Сейчас шеф сам приедет. Через несколько минут будет здесь.

— Так бы сразу и сказал, а то про руку мою расспрашиваешь. И Барлоу присылаешь на переговоры. Ты бы ему сказал, чтобы своих молодчиков не присылал. Я ведь хоть и однорукий, но стреляю неплохо. Вполне мог при следующей встрече отстрелить этому Барлоу голову, к чертовой матери. И любой американский суд меня бы оправдал, увидев мои синяки.

— Мы ему уже сделали втык. Он привык работать своими методами. Не знает, что к нашим людям особый подход нужен.

— Вот ты ему все и объяснишь. А заодно поясни, чтобы не держал меня за фраера. Мне нужны гарантии, что вы меня потом не уберете. Иначе зачем затевать всю эту галиматью, если вы меня все равно кокнете?

— А жаргон тебе не идет, — лениво советует он, — выглядишь не слишком органично. Ты ведь в зонах не был, в тюрьмах не сидел, откуда у тебя блатной лагерный жаргон? А насчет гарантий ты тоже прав. Если захотим, все равно уберем в любой момент. Поэтому тебе лучше на слово нам поверить, чем дергаться.

В этот момент за стеной слышна возня, кто-то бежит. Очевидно, приехал сам шеф. Слышен громкий голос Барлоу. Что-то говорит Трошин. Мой собеседник медленно встает со стула. Я поднимаюсь следом. Дверь открывается, и входит невысокий человек с подстриженными ежиком короткими волосами, острыми чертами лица, пронзительным взглядом. Он хотя и невысокого роста, но сразу ясно, кто перед тобой. И не потому, что все остальные забегали. От него исходит та самая уверенность силы, которая смущает остальных.

— Приехал? — спрашивает он, обращаясь не ко мне, а к моему собеседнику. Тот кивает.

Затем проходит к столу, садится первым и жестом разрешает сесть всем остальным. На этот раз Барлоу, вошедший следом за ним, совсем не чувствует себя столь вольготно, как несколько минут назад. Он осторожно садится на стул где-то в глубине комнаты. Мой собеседник с изжеванным лицом опускается на свой стул. И только после этого сажусь я.

— Вы поговорили? — шеф меня пока игнорирует. Он обращается к своему советнику. Тот кивает.

— Ты согласен? — наконец спрашивает меня этот «авторитет».

Первые слова, обращенные ко мне. Здесь важно не переигрывать. Все-таки передо мной не Барлоу, и даже не советник шефа. Если я начну дерзить или высказываться непочтительно, то меня уберут немедленно, прямо здесь. Несмотря на гигантскую подготовку, какую они провели. Власть шефа держится на авторитете, и я не должен ни в коем случае подвергать ее сомнению.