Чингиз Абдуллаев - Третий вариант

А ведь всего-навсего нужно было сопоставить счета телефонных звонков во Франции, обрывок бумажки, найденный в Люцерне, и заказанные в Стамбуле билеты. И все сразу становится на свои места. Только не говорите, что это так просто. На самом деле я здорово помучился, пока свел воедино все эти факты.

Не буду ничего говорить о Париже. Я здесь первый раз в жизни. А о нем столько известно, что я все равно не скажу ничего нового. Это действительно какой-то непонятный город. Я человек не сентиментальный, но, попав сюда, ступая по набережной Сены, разглядывая дома, чувствовал удивительное волнение.

Ровно в пять часов вечера я уже у входа в Лувр, где стоит эта непонятная стеклянная башня. Если бы моя переводчица не опоздала, я бы перестал себя уважать. Она обязательно должна была опоздать. Она и пришла в шесть пятнадцать. Но это было не так страшно. Гораздо хуже оказалось другое. Она пришла не одна.

Нет-нет. Она не привела с собой киллера, «хвост» или еще какую-нибудь гадость. Она привезла в Париж… свою дочь. Представьте себе мое состояние, когда я увидел, как они подходят ко мне вдвоем. Я думал, со мной случится удар. Только этого мне не хватало.

Надежда подходила ко мне, виновато опустив голову. Девочка, одетая в красную куртку и клетчатые штаны, весело смотрела на меня, словно ожидала, что я покажу ей какой-нибудь фокус.

— Что это такое? — зло спрашиваю я, кивая на ребенка.

— Моя дочь, — тихо отвечает Надежда.

— Я догадался. Что это значит?

Она виновато молчит. А девочка вдруг спрашивает:

— Дядя, а ты друг моей мамы?

Она выговаривает слова по-русски с неуловимым акцентом, как говорят обычно прибалты. Вернее, говорили. Сейчас они все сразу «забыли» русский язык и «вспомнили» немецкий.

Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец правой руки и начинает тянуть.

— Может, ты мне мороженое купишь? — спрашивает она. Я гляжу на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот. Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:

— А какое мороженое ты хочешь?

Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство с Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена — Надежда и Александра, хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами. По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке. Есть американец — и все. Американец китайского происхождения, немецкого, русского, но — американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры, ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену. Чем это кончилось, вы сами помните.

— У вас есть какие-нибудь планы? — спрашивает Надежда, когда мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.

— У меня только один план, — признаюсь я, — но он исключает участие в нем вашей дочки.

Она смотрит на меня сердито.

— Чем она вам мешает?

— Она уже выздоровела? — саркастически спрашиваю я.

— Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать Сашу из Дрездена, — объясняет Надя. — Что мне было делать? Оставить девочку одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.

— И вы решили включить ее в состав нашей группы?

Она укоризненно качает головой:

— Ну зачем вы так?

Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня смотрят такими глазами — чистыми и доверчивыми.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — пусть остается. Все равно мы сегодня вечером уезжаем. Она поедет с нами на поезде.

— Как, опять на поезде? — огорчается Надежда. — А мы только что сошли с поезда. Я боялась, что не успеем к Лувру.

— А вы хотите устроить обзорную экскурсию по городу? — Я уже начинаю нервничать.

— Нет, — улыбается она, — просто я думала…

— Едем на вокзал, — прерываю я, — и перестаньте спорить. У нас конкретное задание.

И в этот момент девочка вдруг объявляет:

— Я хочу в туалет.

Ее мать прыскает от смеха, а мне приходится еще минут десять ждать, пока они вернутся и мать наденет на нее куртку.