Михаил Серегин - Приговор воров

После этого Рустам – а этим странным человеком был, конечно, Рустам, – действуя быстро и энергично, выволок из машины все три трупа и бросил их с кромки дорожного серпантина в разбивающиеся далеко внизу волны. Затем, как мог, тщательно уничтожил следы крови в салоне автомобиля, сел за руль и поехал в том же направлении, в каком везли покойного Гуревича покойные братки.

«Повар так повар, – думал Рустам. – Не все ли равно, каким образом я попаду в особняк? Как я узнал от этого кренделя, в особняке теперь какое-то большое торжество и ожидается приезд гостей. Для этого повар и был вызван. Ну, так мне легче будет затеряться. Тем более никто и никогда не видел меня в лицо».

Очень скоро он был уже у ворот «Орлиного гнезда» и ровным голосом, не сбиваясь ни в каких деталях, объяснял, как получилось, что вместо одного человека – Гуревича – приехал другой (Гуревич болен и попросил Казбека, тоже очень известного повара, поехать вместо него), а куда подевались двое братков, после того как они с ним – с Казбеком – поговорили, он не знает.

В конце концов его впустили, конечно. Даже пошли проводить, показывая, где кухня. И как только Рустам-Казбек остался один, он тут же достал из кобуры свой пистолет и, сняв его с предохранителя, осторожно заткнул за пояс, чтобы в любой момент можно было его выхватить.

Петя Злой зашел к Щукину в подвал в первом часу дня. Был Петя уже слегка пьян, но не настолько, чтобы пошатываться, что-то с хрустом жевал и казался очень довольным.

– Скучаешь? – осведомился Петя, запирая за собой дверь. – Недолго тебе осталось. У тебя же Филин был? Он тебе полный расклад дал, наверное. Да ведь? Чего молчишь?

«Броситься бы сейчас на него и задушить, – подумал все так же лежащий на полу Щукин. – А там будь что будет. Все равно мне не жить. Так этого урода с собой утащу».

Полностью захваченный своей идеей, Щукин уже приподнялся на локтях, но Петя, уловив что-то такое в его глазах, проворно отскочил в сторону и вытащил из-за пояса пистолет.

– Что? – захохотал в лицо Щукину Петя. – Побрыкаться захотелось? Попробуй. Нет, правда, попробуй! Убивать я тебя сейчас не буду. Только руки и ноги прострелю. Чтобы лишний раз не дергался.

Щукин снова улегся на пол.

– То-то! – ухмыльнулся Петя, но пистолета не убрал. – А гости уже почти все съехались. Понимаешь, что это значит для тебя? Ага! – кивнул он, хотя Щукин ничего не сказал. – Кранты тебе, значит. Я тебя в обмен на получаемую власть передам ворам. А они уж из тебя вытащат всю информацию насчет записки. А ты думал! И не таких ломали. Устроят тебе лягушачьи лапки. Это когда острым ножом отрезают большой палец, но не до конца, а так, чтобы он на кожице болтался. И вправду очень на лягушачьи лапки похоже. Или «фанданго», это тоже очень весело. Отрубят ступни и танцевать заставят. Воры на это дело мастера.

Петя Злой икнул и продолжал:

– Жестоко, скажешь ты? Конечно, жестоко. Так весь наш мир жесток, чего же ты хотел?

Петя вдруг замолчал, оглянулся на дверь и заговорил шепотом:

– Думаешь, и Седой своей смертью подох? Дружок твой? Ничего подобного! Я, как только узнал, что он тебе всю свою власть оставить хочет, прямо как взбесился. Трое суток подряд старика уговаривал не глупить! Я же не знал, что воры на сходняке все равно тебя приговорили и ничего ты не получишь. Седому-то они дали согласие – чтобы он весточку тебе отправил от себя, этой весточке ты бы поверил. А как только ты в городе объявился бы, они бы тебя – чик. Вот, а я этого не знал. Дурак тогда был. Потому что у меня положение невысокое было. А теперь я свою эту… как ее… компетентность доказал, и они меня тут главным поставили. Да, было дело… Немного яду старику в кофе – и все дела. Потом я, конечно, бегал, суетился, вызывал врача. Врач взял кровь на анализ, да анализ провести не успел. Когда со своими пробирками дорогу переходил – шел в больницу, я его на тачке – р-раз и переехал. И все. И кто теперь разберет, где кровь врача, а где Седого? Если все пробирки разбились и башка врача тоже – напополам. Хе-хе… Н-ну, как тебе? Предприимчивый я, правда?

– Говно ты мировое, – медленно и лениво выговорил Щукин. – Мудак последний. Жалко, что я подыхаю. А то тебе бы первому каюк пришел.

Петя, который явно хотел сказать что-то еще, подавился своими словами.

– Дерзишь? – зашипел он, размахивая рукой, в которой был зажат пистолет. – А хочешь, я сюда пацанов позову? С напильничками и автогеном? Чтобы тебе последние минуты жизни медом не казались? И ори сколько хочешь, в этой комнате полнейшая звукоизоляция. Да если бы звукоизоляции и не было… Всем приятно послушать, как знаменитый Щукин орет и корчится от боли… Хочешь, я тебе такое устрою? Хочешь, сука? Чего замолчал? Обосрался? Да тебе и подтереться нечем, если и вправду обосрешься, – в одних трусах, даже без штанов. И босиком… Чего молчишь, говорю?! Чего, сука грязная, молчишь? А давай, мои пацаны тебя огуляют? Пидором сделают напоследок. А потом, когда ты подохнешь, я лично на могилке напишу – здесь лежит Щукин Коля. Пидор. Хочешь?