Сергей Зверев - Триумф воли

– Только не для меня! – гордо тряхнула головой фройляйн Рифеншталь.

Но радость Лени была несколько преждевременной. Когда она со спутником подходила к своему креслу, то увидела, что рядом, ожидая знаменитого режиссера, переминаясь с ноги на ногу, стоит морской офицер. Завидев женщину, он двинулся навстречу и со словами:

– Фройляйн Рифеншталь, мне велено передать вам вот это распоряжение, – протянул Лени пакет, восторженно глядя на кумира всех немецких мужчин.

Дама грациозным жестом взяла послание.

– А не сделать ли мне то же, что сделал с моей благодарностью гросс-адмирал? – не то спрашивала она совета у Меера, не то размышляла вслух. – Это ведь письмо от него? – спросила Лени у офицера-подводника.

– Да, фройляйн, – подтвердил тот, все еще глядя на женщину с нескрываемым обожанием.

– Нет, фройляйн, – посчитал нужным вмешаться в разговор штандартенфюрер.

– Почему? – полюбопытствовала дама.

– Во-первых, милая Лени, – дружески начал Курт, и глаза моряка засияли от жуткой зависти к эсэсовцу, – вряд ли там извинения и благодарности. Скорее всего, какая-то полезная для вас информация. А во-вторых, не надо уподобляться гросс-адмиралу, – обезоруживающе улыбнулся Меер.

– Вы правы, – согласилась Рифеншталь и, секунду помешкав, распечатала письмо.

– Вы должны дождаться ответа? – холодно спросил штандартенфюрер у морского офицера.

– Нет, господин штандартенфюрер, – растерянно ответил тот. – Разрешите идти? – и, получив молчаливое согласие старшего по званию, браво крутанулся на каблуках и зашагал прочь.

– А вы ревнивы, Курт, – игриво заметила Лени, не отрываясь от чтения письма, и вдруг раздраженно прошипела:

– Я так и думала, что этот боров Денниц сделает мне какую-нибудь гадость. Он без этого жить не может!

– Что случилось? – встревоженно поинтересовался штандартенфюрер.

– Он пишет, что подача электроэнергии для нужд съемочной группы будет прекращена ровно через два часа. И возобновят ее только к завтрашнему утру!

– Вам срывают съемки? – в голосе Меера зазвучали грозные нотки.

– Получается, что – да! – наигранно-плаксиво пожаловалась ему режиссер.

Но Курт не был настроен на разыгрывание сцен, пусть даже в таких великолепных декорациях и с такой потрясающей партнершей. Он привычным жестом поправил амуницию и деловито засобирался:

– Лени, у вас есть еще два часа! Используйте их с максимальной пользой!

– Вы меня покидаете? – удивилась дама.

– Я попытаюсь узнать, в чем тут дело, и предотвратить появление подобных ситуаций в дальнейшем. Мне необходимо заехать в один рыбачий поселок, – штандартенфюрер галантно припал к женской ручке, – и переговорить с одним человеком. Он наверняка владеет большей информацией!

– Но вы заберете меня через два часа?

– Безусловно! – обольстительно улыбнулся Курт. – Я был большим идиотом, променяв общество самой красивой женщины в Германии на шахматную партию с фон Брауном! – штандартенфюрер еще раз коснулся руки фройляйн Рифеншталь, принося свои извинения.

– А-а-а! – гордо воскликнула Лени. – Наконец-то вы признали свою ошибку! И учтите, дорогой мой Курт, до утра я вас никуда не отпущу!

– Яволь, майне фройляйн! – отдавая честь даме, вскинул руку Меер и направился к своему автомобилю. Надо было спешить. Значит, Вернер фон Браун все-таки сегодня решил произвести залп по Мурманску. Два часа у него, и чуть больше – у Юхо. Времени очень мало, а до поселка, где обосновался рыбак, было довольно далеко.

На мурманской «толкучке» уже почти неделю царила необыкновенно возбужденная атмосфера. Караваны союзнических судов прибывали едва ли не каждый день, доставляя самые разнообразные грузы, что, соответственно, насыщало товарами и местный рынок. Бойкая торговля шла весь световой день. В портовом городе, где не так уж и много промышленных предприятий, устроиться на работу довольно проблематично. Особенно женщинам. Единственная крупная организация – порт, но женских вакансий там немного, а на тяжелую физическую работу редко когда брали широкоплечую молодуху, да и то неохотно, «дабы не развращала портовых рабочих».

Вот и приходилось матерям, чьи кормильцы сражались или погибли на фронтах, осваивать «рыночные отношения», доставать редкостный, дефицитный товар, чтобы не затеряться со своими банками американской тушенки среди доброй сотни таких же «тушеночниц».

К одной из таких «элитных» торговок, которая не горланила, зазывая покупателей, не хватала их за рукава, а молча стояла, зная себе цену, имея круг постоянных клиентов, которые не интересуются эрзацем и ширпотребом, подошла молодая женщина в подранной телогрейке и коричневом старомодном платке. Она, кротко улыбаясь, кивнула торговке и застенчиво пролепетала: