Сергей Зверев - Триумф воли

Многие из тех, кто сейчас находился в бункере Гитлера, стояли тогда на трибуне рядом с фюрером и после парада поехали вместе с вождем в новую рейхсканцелярию принимать иностранные дипломатические миссии. Во всю длину коридоров – неподвижные, как статуи, широкоплечие, белокурые и голубоглазые гвардейцы «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер» в своей красивой черной с серебром униформе. Они же открывали шестиметровой высоты дверь из красного дерева, которая ведет в коридор фюрера, и все приглашенные прошли в огромный кабинет с потолками из драгоценного палисандрового дерева, со стенами из красного мрамора, декорированными геральдическими знаками. Рейхсканцлер принимал тогда поздравительные речи, сидя перед огромным камином, который всегда топился только пихтовыми дровами…

Как это было великолепно! И как это было давно… Что осталось от былого величия «Тысячелетнего Третьего рейха»? Нет больше гигантских статуй Брекера, нет фанатичных толп, военная техника с трудом передвигается по заваленным осколками разбомбленных зданий улицам, да и улиц как таковых – почти нет… Единственное, что осталось от волнующего прошлого, – пихтовые дрова в маленьком камине толстостенного подземного бункера… Что сказать фюреру, что предложить? Не военный же парад под налетом английской авиации? Да и где найти войска для парада, когда новые, только что сформированные дивизии тотчас отправляются на Восточный фронт, латать то и дело возникающие бреши в обороне?

Деловая часть совещания меж тем подходила к концу. Заметно нервничающий и излишне раздражительный фюрер нетерпеливо выслушал доклады сановников о текущем положении дел в государстве и на полях войны, коротко обрисовал, а затем обсудил с присутствующими ближайшую стратегию важнейших дел, и – замолчал, опустив подбородок на грудь. Тишина длилась минут пять, после чего Гитлер громко хлопнул ладонью по крышке стола, быстро встал, нервно заходил взад-вперед, наконец остановился за спинкой кресла, на котором сидел Геббельс, тронул его за плечо и проникновенным голосом приказал:

– Рассказывайте вы. Меня интересует все. Особенно то, чего я не знаю и что от меня тщательно скрывают. Вы – мой верный друг и соратник по партии. Вы, дорогой доктор, понимаете, о чем я говорю. Накануне моего юбилея я хочу услышать из уст гауляйтера Берлина только правду, какая бы она ни была!

Министр пропаганды попытался было встать для доклада, но Гитлер надавил на его плечо и заставил вновь опуститься в кресло, продолжая оставаться за спиной Геббельса.

Доктор молчал, считая неудобным разглашать некоторые только ему известные факты в столь широком кругу, но Гитлер сильно сжал плечо министра пропаганды, и Геббельс начал:

– Мой фюрер! Господа! – он обвел взглядом присутствующих. – Все вы, как и наш вождь, как и я, без остатка посвятили свою жизнь достижению одной великой цели – созданию великой Германии и служению ее народу. Я не буду распространяться о том неимоверном напряжении наших стойких солдат в борьбе с большевистской чумой…

– Увольте, – словно про себя, но довольно громко проронил Гиммлер, который тоже находился среди присутствующих. – Я только хотел сказать, мой фюрер, – глава эсэсовцев слегка приподнялся и поклонился Гитлеру, – что у нас достаточно дел в своих министерствах, и мы достаточно хорошо информированы о положении дел, чтобы лишний раз отрываться и выслушивать пропагандистские речи, которые я с успехом могу прочесть в вашем «Рейхе».

Гитлер, соглашаясь, кивнул и все так же из-за спины попросил Геббельса:

– Пожалуйста, гауляйтер, излагайте по существу.

Геббельс покорно вздохнул и открыл свою папку, с которой никогда не расставался:

– Недавно в мои руки попало вот это письмо рядового солдата. Я не читаю чужих писем… – кто-то невольно прыснул от смеха. Геббельс поднял голову, осмотрел присутствующих и продолжил более напористо:

– В отличие от некоторых, я не читаю чужих писем! Этот солдат погиб на Восточном фронте, он писал родителям, но они тоже погибли при очередной бомбежке, и это письмо, оставшись без адресата, попало ко мне в министерство, – он развернул перепачканный окопной грязью листок:

– «Дорогие мама и папа! Сегодня мы принимали присягу, а завтра – в бой. Может быть – первый и последний для многих. Ребята подобрались веселые, и на присяге многие вместо слов: „Я готов умереть за фюрера и величие Третьего рейха“ – читали: „Я бы хотел умереть так, чтобы смерть моя обратилась против Гитлера, умереть за истинную Германию!“ И вы знаете, я уверен, что офицеры это слышали, но промолчали. Мне кажется, что они думают точно так же…»