Сергей Зверев - Спасти Париж и умереть

– Почему так? – удивился Менгеле.

– Я тоже хочу попасть в историю! – Генерал захохотал.

Повисло молчание. Менгеле озадаченно жевал бутерброд. Чтобы скрасить паузу, Курт поднялся и включил радиоприемник. Сквозь шум и треск донеслось сообщение официального немецкого радио. Диктор захлебывающимся голосом сообщил, что продолжается расследование самого гнусного в истории человечества преступления – покушения на жизнь фюрера. Многие заговорщики уже казнены, другие ждут своей очереди.

– Вы не были знакомы со Штауффенбергом, доктор? – спросил Курт. – Он повешен на рояльной струне.

– Нет, – спокойно ответил Менгеле.

– Мы вершим историю, – сказал Мейер. – Что вы скажете, если я предложу запечатлеться для нее? Генерал, у вас найдется фотограф?

– Здесь разветвленная система бункеров, – ответил Данциг. – Как раз сегодня у меня сидит какой-то корреспондент из Берлина. Он прибыл фотографировать премьеру оперы. Сейчас я приведу его. – Он встал и скрылся за дверью.

– Зачем вы распорядились позвать фотографа? – спросил осоловелый Менгеле.

– Мы вершим историю, – кивнул на радио Курт. – Надо запечатлеться для нее…

Ночью Мейеру приснился страшный сон. Доктор Менгеле, в своей белоснежной рубашке с закатанными рукавами, в противогазе, радостно хихикая – приглушенное хихиканье доносилось из-под противогаза, – суетился над баллонами с газом «Циклон-Б», лежавшими в ряд. Менгеле наклонялся над каждым баллоном, отворачивал вентиль и выпрямлялся. Курт видел, как газ медленно ползет по подземным коридорам. Этот газ был тяжелее воздуха, и, пущенный под землю, он легко мог распространиться под всем городом. Для газа не было препятствий, ничто не могло его остановить.

Партизаны не могли выйти на поверхность, гитлеровские автоматчики стерегли все входы и выходы. Но, кроме вооруженных мужчин, в подземельях находились женщины и дети. Все они в один момент оказались заложниками сумасшедшего Менгеле. Курт увидел большой темный зал, свет, проникавший непонятно откуда, заливал его центр, границы зала прятались в темноте. Пятно света вдруг расширилось, стали видны стены зала, люди отступали к ним, жались к камню, но газ медленно подползал – матери обнимали детей, шептали им на ухо слова утешения…

Курт проснулся в холодном поту. Некоторое время он сидел в постели, осознавая, где находится, затем отбросил одеяло и подошел к окну. Отодвинул занавеску и решительным движением распахнул окно.

Перед ним был сад, залитый лунным светом. Ночь была на удивление спокойна, воздух дарил свежестью.

Курт глубоко вдохнул и закрыл окно. Ничто, увиденное во сне, наяву не должно было повториться. Для этого нужно было приложить немало усилий.

Объединенная англо-американская авиация бомбила пригороды Парижа. Аэродром после бомбардировки был почти разрушен, однако, как и прежде, Эйфелева башня гордо украшала Марсово поле, собор Парижской Богоматери стоял на острове Ситэ. Центр города целью не был.

В разговорах немецкой элиты чувствовалась неуверенность. Все продолжали делать вид, будто все хорошо, однако понемногу на восток потянулись автомобили. Первыми, конечно, тронулись с места самые богатые. Их целью была Германия. Однако гитлеровские посты, стоявшие на дорогах, разворачивали назад автомобили, пассажиры которых не имели специальных пропусков.

В соборе, несмотря на далекую бомбежку, проходила вечерняя служба. Исповедь составляла необходимую ее часть.

Курт вошел в храм и увидел, как викарий скрылся в исповедальне – небольшой кабине, стоявшей у стены.

Мейер бросил взгляд на прихожан и спокойно занял очередь на исповедь. Лишние уши не должны были здесь его услышать. Очередь медленно двигалась…

Подойдя к исповедальне, Курт опустился на колени.

– Слушаю тебя, сын мой, – раздался изнутри голос викария.

– Мои грехи перечислены здесь, – произнес Курт и просунул в узкую щель под дырчатой перегородкой конверт.

Внутри конверта была фотография – он, Менгеле и генерал Отто фон Данциг.

Викарий, раскрыв конверт, посмотрел на фотографию.

– Отпускаю тебе грехи, сын мой, – произнес викарий, просовывая в щель что-то. Курт увидел, что это бланк, на котором было написано: «Предъявитель сего является бойцом Сопротивления», внизу стояла подпись генерала де Голля.

– Спасибо, святой отец, – с чувством произнес Курт. Он аккуратно спрятал документ в пиджак.

Снова раздался глухой голос викария: