Сергей Алтынов - Двое против ста

В 91-м году случился малопонятный путч, совсем не предусмотренный ни лубянскими кураторами, ни митинговыми визгунами. Вот уж поистине – человек предполагает, а Бог... Когда толпа «победителей путча» собралась возле памятника Дзержинскому и готова была двинуться на приступ здания комитета, Муравьев нешуточно перенервничал. Сумел добраться до телефона и, на свою удачу, соединился с куратором.

– Здравствуйте, это Опоссум, – пробормотал в трубку Альберт Борисович.

– Привет, – как ни в чем не бывало отозвался куратор.

– Тут это... Такие события, – нервно зачастил Муравьев. – Как у вас... дела?

– С минуты на минуту наше здание возьмут штурмом твои соратники по демдвижению, – опять же как ни в чем не бывало проговорил куратор.

В трубке послышались какие-то шумы, и Муравьеву показалось, что это лязгают автоматные и винтовочные затворы.

– Ты где сейчас? – спросил куратор.

– На площ-щади, рядом с-с вами.

– Орешь?

– Что?! – не понял Опоссум.

– «Ельцин-свобода-долой КГБ!» – орешь? – уточнил куратор.

– Нет, – пролепетал Муравьев. – А что... надо орать?

– Надо, – ответил куратор. – Только не очень громко, а то можно сорвать голос. А он тебе еще пригодится.

– Хорошо, – согласился Муравьев. – А... как же...

– Все в порядке, Опоссум, – твердым, можно сказать, бодрым голосом проговорил куратор. – Тебя интересует, не захватит ли революционная толпа наш агентурный архив, где ты значишься под номером 74?

Да, именно это волновало Муравьева больше всего.

– Во-первых, здание никто штурмовать не будет, – успокаивающе произнес куратор. – А во-вторых, архив давно вывезен и находится в надежном месте... Давай митингуй, ори. Дня через два созвонимся.

Демократия победила, реакция в лице незадачливых гекачепистов посрамлена, памятник Дзержинскому снесен под визгливое улюлюканье. Тем не менее куратор сдержал свое слово. Позвонил ровно через два дня.

– Поздравляю с окончательной победой, – начал разговор комитетчик и тут же задал совершенно неожиданный вопрос: – Слышал, ожидаешь первенца?

И в самом деле, супруга Муравьева была на седьмом месяце.

– Твой сын будет ровесником демократической России, – без тени иронии произнес куратор. – Кстати говоря, ты слышал – детям теперь дают новые модные имена. Например – Ебелдос.

– Какой... Дос? – переспросил ошарашенный таким имечком Альберт Борисович.

– Е-бел-до-с. Сокращенно – Ельцин, Белый Дом, Свобода. Неужели не нравится?

– Нет. А что... вам угодно от меня? – набравшись храбрости, спросил Муравьев.

– Ничего... Просто хочу предупредить тебя, чтобы ничему не удивлялся... Не нравится Ебелдос, есть еще Забелдос – Защитник Белого Дома и Свободы.

На том они и распрощались. А не прошло и пары месяцев, как Муравьева вызвали в Кремль.

– Вам оказано высокое доверие, – сказал ему влиятельный в те годы госсекретарь, неформальное второе лицо в государстве. – Вы назначаетесь начальником КГБ по Москве и Московской области.

– Я??! – изумился Муравьев-Опоссум.

– Да, вы! – торжественно подтвердил госсекретарь. – Ваша задача возглавить и реформировать столичные органы госбезопасности. Очистить их, так сказать, от былых пережитков в виде репрессий и преследования инакомыслящих.

Альберт Борисович не смог отказаться от такого предложения. Вскоре он уже занял просторный, но скромно обставленный кабинет начальника московской контрразведки. В конце первого рабочего дня в этот самый кабинет без стука вошел подтянутый мужчина в форме генерал-майора КГБ, при многочисленных орденских планках.

– Ваш первый заместитель по оперативной работе Прохоров Сократ Иванович, – представился генерал-майор.

Впрочем, он мог и не представляться. Своего куратора Муравьев-Опоссум знал преотлично.

– Очень рад, что будем работать вместе, – сказал Прохоров.

– Я тоже, – изрядно покривил душою Муравьев.

– Вы будете следить, чтобы я и мои подчиненные не допускали репрессивных мер и удушения свободы, а я буду следить, чтобы реформы органов госбезопасности двигались в нужном ключе, – подвел итог Сократ Иванович.

– Надеюсь, сработаемся, – кивнул Муравьев. – Как говорится, Платон мне друг, но... Сократ дороже, – неожиданно скаламбурил он.

– Совершенно верно.

Девяносто первый и девяносто второй годы прошли для новоявленного демочекиста под трехцветным знаменем борьбы с красно-коричневыми. Муравьев требовал от своих подчиненных и от временно отданных под его командование бойцов столичного ОМОНа самых жесточайших мер к распоясавшемуся контрреформаторскому отребью. Результатом стали позорные избиения пенсионеров и ветеранов ментовскими дубинками, нападения и похищения оппозиционных лидеров. Однако Сократ Иванович не слишком усердно выполнял возложенные на него оперативно-разыскные функции. Красно-коричневую гадину давил, но как-то вяло...