Сергей Алтынов - Десантура разминается

Тот начал с уже традиционной программы. Для начала покосился на Машеньку, но когда Ширман сделал разрешающий жест, прочитал матерный стишок. Затем была включена музыка в стиле СКА, и шут начал отбивать под нее чечетку.

– А где Хрюша? – перекричав музыку и долбление в пол, поинтересовалась Маша.

– Хрюша! – позвал, хлопнув в ладоши, Иван Эмильевич.

Музыка тут же смолкла, а шут опустился на четвереньки и буквально врезался носом в ковровую дорожку на полу. Казалось, он готов был разрыть носом его лакированную поверхность. Шут хрюкал и тряс головой так неистово, что один из бубенцов сорвался с колпака и закатился под стол, за которым восседал Иван Эмильевич. Тот, похоже, не обратил на это никакого внимания. Шут же продолжал трясти головой и терзать носом покрытый дорожкой пол.

– Достаточно! – скомандовал, взглянув на часы, Ширман.

Шпазма поднялся с пола, поправил колпак. Однако дочь Ивана Эмильевича желала продолжения.

– Шпазма! Посвинничай еще! – требовательно-капризным тоном произнесла Машенька.

Круглые птичьи глаза Шпазмы умоляюще посмотрели сперва на девочку, потом на ее отца. Видно было, что шут устал.

– Маша, а волшебное слово? – напомнил дочери Иван Эмильевич.

– Шпазма, посвинничай, пожалуйста, еще! – попросила Маша.

При всех изъянах воспитания дочка Ширмана оставалась вежливой девочкой.

«Надо же, моя дочь под стать Александру Исаевичу Солженицыну обогащает великий и могучий русский язык новыми словами! – искренне восхитился дочерью Ширман. – Солженицын придумал глагол „угреться“, а Машенька не менее интересный глагол „посвинничать“... Любого мальчика, любого мужика ей куплю, какого в скором времени захочет...»

Шут вновь присел на четвереньки, захрюкал, уже в который раз стал носом рыть бархатную ковровую дорожку.

– Машенька, Шпазме надо отдохнуть! – урезонил дочь Иван Эмильевич. – Ему в ближайшее время предстоит сложная хирургическая операция.

Маша раскрыла рот, а шут перестал рыть ковровую дорожку и с опасением, снизу вверх посмотрел на Ширмана. Про хирургическую операцию он слышал впервые.

– Какая операция? – спросила наконец Машенька.

– Липосакция, – ответил Ширман. – Знаешь, что это такое?

– Знаю! – радостно отозвалась Маша.

Детский журнал «Отбойный молоток» сообщал юным читательницам и об этом.

– А знаешь, кто будет делать операцию? – подмигнув вяло улыбающемуся шуту, спросил Иван Эмильевич.

– Кто? – с нетерпением поинтересовалась девочка.

– Знаменитый пластический хирург – бультерьер Лаврентий! – торжественно изрек Ширман. – Откусит Шпазме полжопы, и привет!

Шпазма угодливо захихикал, Маша засмеялась чуть громче, но сильнее всех хохотал над своим перлом сам Иван Эмильевич. Впрочем, как и всегда.

– Бубенчик можно забрать? – спросил шут, когда Ширман перестал смеяться.

– Забирай и вали отсюда! – брезгливо ответил Иван Эмильевич. – На сегодня свободен!

Шут робко нагнулся, стал шарить под хозяйским столом. На это у него ушло не более шести секунд, как только бубенчик был извлечен, шут торопливо покинул кабинет. Следом за ним, поцеловав отца, отправилась и Машенька.

– Приятное послушали, теперь будем слушать полезное, – произнес во время образовавшейся паузы Водорезов.

Через пару секунд в наушниках послышался голос Ивана Эмильевича:

– Ну что, друзья мои, историческое заседание можно считать открытым!

Сократ Иванович облегченно вздохнул. Шуту удалось выполнить сложный маневр: сперва, во время пляски, стряхнуть с колпака бубенец с вмонтированным в него «клопом», затем вытащить из-под стола бубенец, а «клопа» при этом незаметно укрепить на ножке.

– Через каких-то две, ну максимум три недели, у нас с вами, друзья мои, будет все! – продолжил Ширман. – Полная экономическая свобода!

Говорил Иван Эмильевич несколько театрально, сказывалось, что по первому образованию он был режиссером народного театра, окончив соответствующий факультет института культуры. И сейчас в некоторой степени тоже был режиссером.

Народного театра.

Внешне Иван Эмильевич немного походил на покойного советского актера Савелия Крамарова. Только комический актер был довольно-таки спортивного телосложения, а господин Ширман изрядно располнел, особенно за последние годы. В остальном же похожего было очень много. Ширман тоже любил шутки, посмеяться, похохмить. Веселым был дяденькой, одним словом. Даже собственного шута имел. Когда-то давно, без малого двадцать лет назад, Иван Эмильевич Ширман окончил также высшие курсы сценаристов и режиссеров при Госкино. Ему тогда казалось, что он может экранизировать все! От Булгакова до Хармса, от маркиза де Сада до Эжена Ионеско. Однако действительность оказалась куда более суровой. Преподаватель сценарного мастерства, прочитав опус Вани Ширмана, написанный по мотивам романа Юрия Олеши «Зависть», произнес: