Сергей Алтынов - Десантура разминается

Петр одним прыжком оказался около купе, из которого вывалился убитый лейтенантом охранник, и выстрелил внутрь. По короткому вскрику из купе было понятно, что Петр не промахнулся. Сам Крафт уложил четвертого охранника, имевшего неосторожность высунуться в коридор. Затем толкнул дверь пятого купе, где и должна была находиться госпожа Семенцова. Следующим хлопком-выстрелом Петр ликвидировал молодую охранницу, вскочившую им навстречу с пистолетом в руках.

– Тихо, мадам! – Влетев в купе, Петр зажал рот другой пассажирке, одетой в ночную рубашку.

В этой худощавой даме средних лет Крафт тут же узнал Татьяну Семенцову. Потом перевел взгляд на убитую женщину-телохранителя. Она была совсем молодой, с прекрасной, тренированной фигурой и яркими, коротко стриженными каштановыми волосами. Наверняка совсем недавно служила в ФСБ, милиции или даже родных для Крафта армейских структурах. Если бы Петр замешкался, она бы вполне успела застрелить их обоих. Особенно, если бы у Крафта дрогнула рука.

– В себя приди, сопляк! – Чувствительный удар под ребра привел лейтенанта в чувство и вернул с небес на грешную землю. Точнее, в не менее грешный четвертый вагон. Петр тем временем окончательно вырубил госпожу Семенцову, сделав ей специальный укол, на полчаса гарантирующий полную отключку. Сам Петр подхватил пуленепробиваемый кейс, стоявший в купе, Крафту кивнул на бесчувственное тело.

– Поднимай и двигай вперед, я прикрою с тыла!

С кейсом в руках и пистолетом с взведенным курком Петр двинулся вслед за Крафтом, который тащил безвольное тело худой, рано состарившейся женщины.

– Ну вот и тридцать второй, – произнес машинист, не слишком вежливо оборвав травившего анекдоты Гнедича. – Где твои-то?

– Пошли по нужде и застряли, – отозвался Гнедич. – А вот и они! – произнес он, увидев вернувшегося со стороны туалетов Петра.

– Притормозить или так спрыгнете? – спросил машинист.

– Притормози, – кивнул Гнедич. – Все равно на черепашьем ходу идете.

Машинист и в самом деле притормозил. Чуть ли не на целую минуту. Его помощник выглянул в окно, но увидел лишь три фигуры, исчезающие в утреннем тумане. Заметил он и то, как двое тащили что-то массивное, похожее на большой длинный мешок. Может, стянули чего?! Но в их локомотиве воровать-то нечего?! Впрочем, может, в тумане и показалось.

Вагин гнал машину на максимальном ходу. То есть выше ста километров в час. Благо утреннее шоссе было безлюдным.

– Пока поезд наберет скорость, доедет до конечной станции, пока кто-нибудь войдет в купе... У нас почти три часа, – кивнув на циферблат, проговорил Гнедич. – За это время мы должны успеть разговорить эту мадам. – Командир кивнул на упакованную в непромокаемый мешок Семенцову.

– А если, обнаружив трупы и пропажу Семенцовой, наркомафия свернет «Амнистию»? – спросил Петр.

– Не свернет! Операция слишком крупная, обратного хода нет! А вот изменить они попытаются многое и впопыхах наломают дров. Этим мы и воспользуемся! Но только после того, как узнаем, к кому и зачем ехала эта госпожа!

Некоторое время ехали молча. Тишину нарушил Петр, увесисто хлопнув притихшего и заметно побледневшего Крафта по плечу.

– Слушай, пацан, перестань мандраж гонять, – с оттенком неодобрения произнес Ручьев почти в самое ухо Крафта. – Я тоже не знал, что в ее личной охране баба. Упущение, можно сказать... Но если бы и знал, тогда что? У «власовцев» и полицаев тоже бабы были. Вешаться из-за этого, что ли?!

– Ладно, считай, проехали, – изобразил подобие улыбки лейтенант. – Не будем об этом больше.

– Правильно, – кивнул Петр.

– Все, приехали! – Вагин затормозил рядом с одноэтажной постройкой, обнесенной ветхим забором.

– Позавчера сняли у местного забулдыги, – пояснил командиру Крафт, – сказали, что на рыбалку вчетвером приедем.

– Хорошее место, – одобрил Гнедич, он же Шварц-младший.

Бесчувственную госпожу Семенцову отнесли в крайнюю комнату, самую темную, с маленьким зашторенным окном. Минут через восемь она уже должна будет самостоятельно прийти в себя, и Гнедич решил этого процесса не убыстрять. Он присел за не слишком чистый стол, стоявший у окна, достал купленную еще в аэропорте бутылку минеральной воды, сделал несколько глотков. Уфф, вот сейчас на несколько минут можно расслабиться... Обычно в такие минуты Гнедич представлял себе, как будто он, уже отставной немолодой полковник, рассказывает кому-нибудь историю своей жизни. И каждый раз слушатели были разные. То повзрослевшие дети и внуки, то молодой безымянный лейтенант, пришедший служить в спецразведку ВДВ, то какой-нибудь известный писатель или журналист. Сейчас ему представлялась беседа с одной известной журналисткой, которая частенько ездила по Чечне, зачастую по-дурацки совалась под пули, а потом писала хлесткие, ядовитые, однако по большей части справедливые статьи. Она никогда попусту не задевала солдат, младший и средний комсостав, но всегда беспощадно проезжалась по высшему генералитету. Журналистку эту Гнедич пару раз видел воочию и часто по телевизору. Это была симпатичная блондинка, говорливая и наглая. И при этом, как ни странно, эта самая наглость придавала ей какое-то особое обаяние. Звали ее Лариса. Там, в Чечне, Гнедич никак не мог рассказать ей обо всем откровенно. Те тайны, которые он знал, более слышать не должен был никто, даже симпатичные журналистки. Однако время имеет свойство проходить, тайны устаревают, за сроком давности исчезает секретность. И вот тогда полковнику Гнедичу будет что рассказать.