Сергей Зверев - Ненависть и месть

Азербайджанец разлил коньяк по наперсткам и первым поднял посуду. Все трое выпили.

– Прекрасный напиток, – посмаковав коньяк, сказал Айваз. – Продукт настоящих мастеров. У нас в Азербайджане тоже неплохой коньяк делают, но с французским он не может идти ни в какое сравнение.

Порожняк промолчал.

– Итак, дорогой, что привело тебя к нам? Какие проблемы? – участливо улыбнулся Айваз.

– Проблемы у нас общие, – не разделяя жизнерадостного настроения азербайджанца, сказал Порожняк.

Ситуацию разрешил один из братков, известный среди своих под погонялой Шнобель. Так его прозвали за невероятных размеров нос, свисавший чуть ли не до подбородка, как у карлика из сказки Гауфа.

Он был едва ли не самым старшим среди собравшейся возле профилактория «Лесной» братии. Возрастом далеко за сорок, он никогда ничем особенным среди других не выделялся. Правда, его считали знатоком лагерной жизни, и немудрено. За его плечами было две пятилетки, проведенные в поволжских и уральских зонах.

– Когда-то я чалился на общаке под Краснослободкой, это в Мордовии, – произнес Шнобель, когда братва, растащившая Никона и Рябова, решала, что делать дальше. – Там у нас такой же случай приключился. Один кореш назвал другого ссученным босяком. Ежели б такое вякнул мужик, то ему бы быстро деревянный лапсердак сварганили. А тут – нормальный кореш, блатной, в положенцах ходил. Другой тоже авторитетный пацан был. Зона у нас была нормальная, воровская. Ни хозяин, ни кум в жизнь нашу не совались. И тут на тебе такое – ты, мол, ссученный босяк.

– Чего же он так? – спросил кто-то из братков.

– Начефирился, вот и развезло его. Другой в ответ ему тоже: ты, мол, петушина позорная. Ну, в общем, чего я буду зря талы-талы гнать? Привели их в чувство, смотрящий за зоной подумал и по ходу: японское танго давай. Короче, разделись пацаны до пояса, дали им в руки по перу, и устроили они в бараке танцы-шманцы.

– Короче, Склифосовский, – раздался нетерпеливый голос.

– А че короче? – недовольно буркнул Шнобель, – пописали они друг дружку. Вот и весь сказ. Один сразу копыта откинул, а другой на кресте. Я так кумекаю, что Никон и Рябой просто так уже не разойдутся.

– В натуре, – загудела толпа, – японское танго!

– Саша, ты меня хорошо знаешь, я человек тихий, мирный. Принципы мои тебе известны – живи сам и дай жить другим.

– Я в курсах.

– Мне совершенно ни к чему, чтобы меня считали примитивным живоглотом. – Да и сан не позволяет, – скромно сказал Айваз.

При упоминании о сане вора-законника Саша Порожняк слегка поморщился.

– Я хочу быть честным бизнесменом, – продолжил Айваз. – Один раз мы договорились, с меня достаточно. К твоему другу Копельману у меня не было и нет никаких претензий. Я ему не мешал. Кто организовал нападение на машину со спиртом, понятия не имею. И Гришу Володина я не трогал. Он мне не конкурент. Хотя знаю, что многие в этом городе подумали, будто я организовывал нападение на автозаправочную станцию. В общем, оправдываться не буду. Я перед людьми чист. Если что и случалось, так это не по моей вине. А вот твои ребята, Саша, мне напакостили.

Порожняк приуныл, вспомнив, как метался среди братвы, чтобы выяснить, кто пострелял возле айвазовского особняка.

– Моих пацанов хочешь крайними сделать? А кто копельмановский «Мерс» рванул? – мрачно спросил он.

Айваз скосил глаза на Артура, немного помолчал, потом согласно кивнул.

– Хорошо, Саша, раз пошел такой базар, как ты выражаешься, тогда слушай сюда. Это была подляна на подляну. Каюсь, грешен, не уследил за своими джигитами. Но вина моя только в том, что в этот момент я был в отъезде, «родский» не даст соврать. И, между прочим, поехал я к нему для того, чтобы просить его помочь уладить наши недоразумения. Артур великодушно согласился.

За столом воцарилось молчание. Из-за закрытой двери доносился все нарастающий шум в зале «Агдама».

Рябой и Никон, обнаженные по пояс, с ножами в руках, стояли в центре широкого круга, образованного сгрудившейся братвой. Их горящие взаимной ненавистью взгляды лучше слов свидетельствовали о том, что один из них живым из этого круга не выйдет. Слишком тяжелы были нанесенные оскорбления.

Рябой бросился на врага первым. Вытянув вперед руку, он размахивал ножом, словно пытаясь перерубить противника пополам.

Никон отскочил в сторону, но Рябой, резко развернувшись, успел задеть его кончиком лезвия. Из рассеченной кожи на плече Никона потекла струйка крови.