Виктор Иванников - Чужбина

— Обещают прямо со складов, еще в оружейной смазке.

— Все равно посмотрим. Сам знаешь, оружие — это последний рубеж защиты и на него главная надежда. Не дай Аллах подвести. Ладно, об этом после того, как сторгуешься, а сейчас заедем, поедим и за дело. Тут в городе где можно нормально поесть?

— Есть одно местечко на выезде из города, там хорошо кормят и сравнительно дешево.

— Нет, Иркин, за город мы не поедем, обещал капитану без его согласия за город не выезжать. Ты припомни-ка место в самом городе.

— Найдем, брат, я знаю, куда можно заехать.

Как только они проехали метров двести, Навруз предупредил:

— А за нами едут.

— Не обращай пока внимания. Это мой «хвост», его капитан приставил. Лучше запомни машину. Сможешь, если скажу, от него оторваться?

— А чего не оторваться. У нас тачка, а у них «раздолбанный драндулет». Скажешь, сбежим без проблем.

— Договорились. Давай, штурман, гони корабль, нам надо подзаправиться и за дело.

Заведение, в которое они вошли, было низковатым, мрачноватым, но кормили там неплохо, очень неплохо. Основной местный ассортимент, чем славится узбекская кухня, был налицо — шурпа, плов и, конечно, чай!

После еды поехали на встречу с хозяином комбината. Навруз остался на стоянке возле проходной, а Карим и Иркин пошли в кабинет хозяина. Без проблем, пройдя охрану и секретаршу, вошли в кабинет. Их встретил невысокий пожилой мужчина с уже заметным брюшком, круглоголовый с внимательным, усталым взглядом. Всмотревшись в его лицо, Карим ясно понял — эта националистическая революция вымотала его донельзя. Крупные мешки под глазами, унылые складки у краев рта, заметно сгорбившаяся фигура — все свидетельствовало о том, что этот человек устал бороться. Но, тем не менее, на встречу он собрался с силами, сумел мобилизоваться. Обвел вошедших внимательным взглядом, пригласил их сесть за столик, придвинутый к большому письменному столу. Коротко бросил в трубку:

— Чай и все остальное.

Вскоре на столике стоял фарфоровый чайник, пиалушки, вазочки с колотым сахаром, изюмом и небольшое блюдо с ломтиками вяленой дыни. Он сам гостеприимно налил на донышко пиалушек горячего, душистого чая, дал им сделать по несколько глотков и только после этого задал свой вопрос:

— Мне доложили, что Вы интересуетесь моим комбинатом на предмет приобретения. Так я понял? Правильно? И чем я могу быть Вам в таком случае полезным?

Карим, не по-восточному, не стал тянуть «вокруг да около», а сразу же принялся излагать причину своего посещения.

— Мы слышали, уважаемый Ошер Мендлович, что Вы устали, извините за прямоту, бороться против нынешних подонков и решили уехать в страну, где сейчас находится Ваша жена и дочки, перед своим отъездом Вам нужно продать свой дом и, принадлежащий Вам на правах собственника, комбинат.

Хозяин комбината с любопытством посмотрел на Карима. По всем меркам тот никак не тянул на будущего владельца такого крупного предприятия, как комбинат. Но стремительно меняющаяся жизнь, порушившая не только те устои, что были выработаны за полвека Советской власти, стараниями которой было построено фактически на пустом месте вполне современное, даже по нынешним временам, предприятие с развитой инфраструктурой, фактически еще и градообразующее, зиждущееся на старинных, проверенных веками обычаях и законах морали и порядка, научила его не торопиться с выводами. Не спеша стал выяснять необходимые данные об этом, сидящем напротив него, молодце: о том, какой у него бизнес, каков опыт управления им, о наличии необходимых финансовых ресурсов, ведь приобретение комбината — это же очень и очень недешево.

Без труда раскусив собеседника, и ответив ровно столько, сколько посчитал нужным, Карим оборвал эти расспросы вопросом:

— Не пора ли, уважаемый Ошер Мендлович, перейти к сущности нашей встречи?

Взглянув ему в лицо, а главное в глаза, хозяин комбината вдруг понял: перед ним не субчик, который где-то какими-то путями насобирал денег, а затем по самоуверенной глупости вдруг решил порулить, поуправлять крупным предприятием текстильной отрасли. Этот — явно другой. Таких он в эти времена еще не встречал, хотя уже много чего повидал. Да взять этого самодура — бая, не очень образованного, самоуверенного, решившего, что его слово в этом районе — закон. У этого молодца, похоже, слова с делом не расходились, а по его манере держаться, и по его облику Ошеру Мендловичу было ясно: он многое повидал на своем веку такого, что многим и не снилось, а уж постоять за себя для него не вопрос. А посетитель, явно умеющий читать мысли по их отражению на лице собеседника, усмехнувшись, продолжил: