Евгений Сухов - Бриллиантовый крест медвежатника

– Ну, человеков-то в моей тюрьме, пожалуй, вам трудненько будет найти, – желчно заметил Зимберг. – Здесь по большей части сидят самые отпетые грешники. Не человеки – звери.

– Деятельность нашего общества сугубо благотворительная. Потому она богоугодна. А для Господа нашего Бога раскаявшийся грешник, пусть даже, как вы говорите, и самый отпетый, во сто крат дороже, чем человек, ни единожды не сотворивший греха, – наставительно произнес Савелий.

– Хорошо, хорошо. И все же что бы вы желали осмотреть? – поинтересовался Зимберг без особой охоты.

– Все, – просто ответил Савелий. – Общие и одиночные камеры, карцеры и, конечно, тюремную больницу. Ведь я, как вы уже знаете, товарищ председателя Медико-филантропического комитета общества. Я намерен задавать заключенным вопросы, беседовать с ними, с кем сочту нужным, и в этом прошу вас мне не препятствовать и не мешать. Ведь в каждом человеке, даже преступнике, есть искра Божия, – менторским тоном закончил он.

– Я вас понял, – посмотрел на своего помощника Зимберг. – Вас будет сопровождать господин Агафонов и один из наших надзирателей. Поверьте, исключительно в целях вашей безопасности, – добавил он, заметив, что инспектирующий статский советник собирается что-то возразить.

Бегло осмотрев мастерские, Савелий попросил, чтобы его провели в подвал корпуса, где находились карцеры. Три темных карцера были пусты, а из остальных семи занят был только один. Савелий попросил открыть его, что надзиратель с помощником исполнили с подозрительной готовностью.

– Ну, каково, братец, тут тебе? – задушевным голосом спросил Савелий арестанта.

– Сгодится, – с ухмылкой ответил зэк.

– А за что тебя сюда? – ласково посмотрел на него Родионов.

– Отказался встать на утреннюю молитву.

– Ты не веруешь в Бога? – с испугом спросил Савелий.

– По крайней мере, здесь, в этой тюрьме, Богу делать нечего, – искоса поглядывая на мордатого надзирателя, ответил арестант.

– Так не можно, братец, – назидательно сказал Савелий. – В Бога надо веровать, приносить ему молитвы, и тогда он не оставит тебя в своих помыслах.

– Ага, – буркнул арестант и снова посмотрел на надзирателя. Очевидно, в его глазах он увидел нечто такое, что тут же торопливо добавил: – Благодарствуйте, господин хороший, за добрый совет. Отныне кажинный день буду пребывать в молитвах.

Затем член Совета Человеколюбивого общества изволил заглянуть в общие и одиночные камеры на втором и третьем этажах и имел короткую беседу с политическими, подарив им Евангелие и добрый совет никогда больше не бунтовать против царя, потому как он есть не кто иной, как помазанник Божий. Политические кивали кудлатыми головами, улыбались и решительно обещали больше никогда не обижать государя императора, делая при этом круглые глаза.

В первом карантинном корпусе находился «зверинец» и тюремная больница. Ловко обойдя путаными коридорами камеры-клетки, Агафонов провел «статского советника» сразу в больницу.

Ее палаты понравились «господину статскому советнику Постнову». И немудрено: за сутки, последовавшие после звонка Савелия начальнику централа Зимбергу, больничка была выбелена и вычищена, сгнившая солома в подушках и матрацах заменена новой, окна начисто вымыты, около каждой кровати поставили тумбочки и плевательницы. Больные имели довольный вид, а из кухни явственно доносился запах крепких мясных щей.

– Прекрасно, – широко заулыбался «статский советник», пожимая руку тюремному доктору Густаву Иоганну Эйхгольцу и одобрительно поглядывая на мордатого фельдшера. – У вас просто образцовая клиническая больница, коей могут позавидовать даже многие и гражданские учреждения. По возвращении в Петербург я непременно доложу об этом Совету общества и нашему председателю Медико-филантропического комитета.

Двухэтажный «сарай» – второй тюремный корпус, построенный из старого острога еще петровских времен, – прошли галопом. «Помощник председателя Медико-филантропического комитета» не стал заострять на нем своего драгоценного внимания. Камеры здесь были небольшие, на обоих этажах корпуса сидели в общей сложности сто сорок человек, что вполне соответствовало всем тюремным инструкциям. Здесь было много политических, и «статский советник», решив, что политических с него достаточно, настоятельно попросил, чтоб его провели в следующий корпус.

Нехотя, очень нехотя шли по тюремному двору помощник начальника тюрьмы и надзиратель, ведя Савелия к «могильнику», как звали арестанты третий корпус. Поднявшись на крыльцо и войдя в коридор, Родионов поразился абсолютной, буквально мертвой тишине, царившей во всем корпусе. «Действительно могильник какой-то», – подумал Савелий, настороженно озираясь.