Александр Бушков - Возвращение пираньи

— Нон! — сказал Мазур, старательной жестикуляцией решительно отметая столь лестные предположения. — Нон полисиа, дипломатико!

Человечек обеими руками изобразил на физиономии нечто очень похожее на густые усы, тыкал пальцем вдаль — уж не на Лопеса ли намекает? Колотя себя в грудь, несколько раз повторил: «Копре, копре!» И вновь затараторил непонятное.

Отчаявшись его понять, Мазур поднял руку:

— Джаст минут… э-э… уно моменто! Уно моменто! — повторил он обрадованно, вспомнив, что здесь это словосочетание — не строчка из юморной песенки, а вполне осмысленная фраза. — Уно моменто, сеньор! Стойте здесь, здесь! — он потыкал пальцем в палубу и решительно направился внутрь.

В обеденном зале вяло перемещались оба стюарда, натягивая по углам гирлянды цветов, — судя по кислотным оттенкам и полному отсутствию запаха, искусственные. Стулья расставлены по углам, на длинном столе уже оформлен этакий фуршет — с дюжину бутылок, скудная закуска в виде орешков-чипсов-конфеток. Оживленный помощник капитана возился с большим черным магнитофоном, а Лопес, заложив руки за спину, наблюдал за ним с ленивой бдительностью, словно подозревал, что это не магнитофон, а бомба. Больше никого в зале пока что не было.

Мазур проворно оттащил сержанта к двери:

— Лопес, что такое «копре»?

— Как бы вам объяснить, сеньор… — невозмутимо сказал сержант. — Это такой полицейский информатор… платный. А в чем дело?

— Там стоит тот чудак, что говорил вам в поезде насчет ленты. Называет себя копре и что-то пытается мне растолковать, но я ничего не понимаю…

— Ну, давайте посмотрим… — протянул Лопес, тем же мимолетным жестом, что давеча Мазур, коснувшись кобуры под полой белого пиджака.

Они вышли на палубу, приблизились к решетке.

— Где?

— Только что стоял вот здесь… — растерянно сказал Мазур. — Буквально только что…

Посмотрел сквозь решетку на тускло освещенную палубу: там давно уже приутих гомон, улеглась дневная суета, но все еще слышались и разговоры, и гитарный перебор, и пьяная перебранка, как на испанском, так и на русском.

— Поищем? — предложил Мазур, положив ладонь на решетку. — Тут не заперто…

— А стоит ли, сеньор? — протянул Лопес. — Чудак какой-то… Смылся. Может, он и вправду копре, а может, дурачится…

Похоже, ему очень не хотелось бродить в потемках среди третьего сословия в поисках неизвестно чего. Мазуру, впрочем, тоже.

— А может, его, пока я ходил… — Мазур покосился на мутную коричневую воду за бортом, чуточку взбаламученную волной от форштевня.

— Вздор, — решительно сказал Лопес. — Прирезать человека незаметно в таких условиях не так уж трудно, а вот выкинуть его незаметно за борт ни за что не удастся. Смотрите, там все держатся абсолютно спокойно… Не могут же они все быть в сговоре? Пойдемте, сеньор коммодор. Завтра я его найду и поговорю… да и этими загадочными ящиками стоит заняться, сеньорита Карреас мне уже рассказала.

— И все же… Мне показалось, он настроен очень серьезно.

— Но вы ведь не поняли ни слова?

— Увы… — пожал плечами Мазур. — «Депто де насьональ гуардиа», «полисиа», что такое «копре», узнал от вас…

— Ну хорошо, подождем, — терпеливо вздохнул Лопес.

Они постояли у решетки, выкурили по сигарете, но загадочный собеседник Мазура больше не объявился, а на палубе царил прежний покой, нарушаемый разве что пьяным гомоном. В обеденном зале громко заиграла музыка.

— Пойдемте, сеньор? — предложил Лопес с ноткой нетерпения.

Мазур видел его насквозь: когда еще скромному сержанту придется повеселиться на равных в компании, где хватает самых настоящих господ и дам из общества…

Все уже собрались — и Кошачий Фред, державшийся с уверенностью истинного янки, и пожилой пехотный подполковник, державшийся, наоборот, крайне чопорно (представляясь Мазуру, он назвал длиннющую, компонентов из пяти, фамилию патентованного идальго), и инженер с нефтепромыслов с женой, и Сеньор Мюнхгаузен, и желчного вида пожилой негоциант с супругой, и молодой, разбитной негоциант с девушкой, которую он именовал племянницей (чему многие в глубине души явно не верили), и еще с полдюжины ненадолго сведенных судьбой пассажиров «О’Хиггинса». Ничего удивительного не было в том, что помощник явился первым и вновь увивался вокруг Ольги, но и капитан, вот чудо, почтил своим присутствием плавучую вечеринку. Мало того, «первый после бога» изо всех сил старался выглядеть не олимпийским небожителем, а радушным хозяином, исполненным самой теплой симпатии к гостям.