Вячеслав Денисов - Наживка для крокодила

Майор секунду думал, а потом так же шепотом зловеще произнес:

– Что ты Жилко только что завалил, а сейчас к нему едешь.

Я окликнул конвоира и встал из-за стола:

– Мне терять нечего. Не нужно о сокровищах думать. Если я сюда и войду, то моего на воле ничего не останется. Прощай, Табанцев.

И тут он понял .

До него дошло, что я владею информацией и слово «прощай», в конце, прозвучало для него как приговор.

Я уходил по одному коридору, Табанцева уводили по другому. Когда я вышел на улицу, в моих ушах звенело:

– Горский, сука! Будь ты проклят! Сдохнешь скоро, как собака! Я обещаю!..

Улица Железнодорожная. Мы с Ваней вышли на перекрестке и уперлись в дом «номер сорок». Недалеко и до дома номер «пятьдесят шесть».

Я взял с собой Бурлака, а не Верховцева. Слишком мало времени прошло с того момента, как он поднялся на ноги. Димка поправился за пять дней. Ему что-то вливали и чем-то кололи и в итоге велели пару недель полежать дома. Но Верховцев не из тех, кто лежит. Он быстро возвратился в строй. Однако я не торопился привлекать его к работе и давал возможность побольше отдыхать.

Дверь в восемнадцатую квартиру, как и предполагалось, никто не открыл. Пересвист соловья после нажатия кнопки звонка был достаточно хорошо различим даже на лестничной клетке. Дверь одна, деревянная. Замок английский. Вынув отмычки, я стал ковыряться в замке. Защищая закон, что-нибудь всегда нарушишь…

Однокомнатная квартира, чистая, без запаха, свойственного притонам и ночлежкам. Из мебели – одинокая, аккуратно заправленная кровать и два сдвинутых рядом стола. Я мысленно прикинул, а для чего было их так сдвигать? Либо покойника в гробу на него положить, либо гулянку устроить. Опять эти чудные альтернативы…

Понимая, что размышляю совершенно ни о чем, я направился к своему излюбленному месту в квартирах. К мусорному ведру. Еще выдвигая его на середину комнаты, я почувствовал, что оно наполнено доверху. Содержимое меня удивило до крайности. Несколько шприцов, сломанных ампул, вата с засохшей черной кровью и огромное количество таких же окровавленных бинтов. Недоступные моему пониманию миски одноразового применения, тонкие капельницы и другие медицинские причуды. Одним словом, полный набор использованных врачебных препаратов и материалов. Теперь понятно предназначение сдвинутых столов в комнате. В этой квартире около месяца назад кому-то делали операцию. Я поднял одну из ампул. «Lidocaini». Понятно, местный наркоз. И таких ампул – четыре. Тут же валялись скомканные резиновые перчатки со следами засохшей крови. Тут не просто «по-свойски» кого-то перевязывали. Здесь был врач. Но законопослушный врач, который еще помнит клятву Гиппократа, не станет делать операцию на дому. Как по бинтам и вате определить, что именно резали да перематывали? И какое отношение к этому имел Табанцев?

– Посмотри сюда! – раздалось из комнаты.

Когда я вошел, Бурлак стоял над перевернутым матрацем и держал в руке несколько фотографий. Он протянул их мне, и я почувствовал, как в моей груди застучало сердце…

С фотографии «десять на пятнадцать» на меня смотрело лицо Ольги Кореневой. На других она была изображена в профиль. Художественные, очень качественные снимки.

– Ты не знаешь, зачем люди иногда прячут фотографии под кроватный матрац? – усмехнулся Ванька.

Знаю…

Вот теперь я понял ВСЁ!

Я понял, что меня мучило весь последний месяц и что за странные мысли проносились в моей голове. Теперь я знал, насколько бываю глуп и недогадлив. Если содержание не отвечает форме, то ты никогда не разглядишь его за этой формой. И неудивительно, что я до сих пор не встретил в своем небольшом городке Ольгу Кореневу, хотя она продолжала жить здесь и вершить свои дела.

Я понял все.

Меня оставили последние силы. Я опустился на кровать и бросил на пол фотографии. Они мягко упали и рассыпались веером по паркету. Пустота стала вытеснять все, чем я жил последние дни, во что верил и на что надеялся.

– Что случилось? – заволновался Ваня.

Мне даже взгляда не хотелось отрывать от пола. Отвечать и объяснять что-то – тем более.

– Иван, найди, пожалуйста, в этой квартире большое зеркало, – глухо выдавил я.

– Андрей, я был в ванной комнате. Там, кроме толчка и самой ванны, ничего нет.

– А ты поищи в других местах. Оно и не должно висеть на стене…

Бурлак ушел, оставив меня наедине с самим собой. Самое страшное и обидное – проиграть не в самой игре, а в овертайме. Быть близко и не успеть.