Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

Началось все со стука в дверь.

Тук-тук-тук – услышали соседи в гулком, как аэродинамическая труба, коридоре.

Тук-тук-тук – повторилось через несколько секунд. Удары были глухими, потому что в дерматиновую дверь (единственную на всем этаже) звонко не постучишь.

– Да там он, там, – услышали любопытные жильцы голос местного пьяницы, завсегдатая бара напротив общежития, инвалида труда Горбыля. Тот решил, по-видимому, что к милиционеру пришли коллеги.

И тогда следом послышался треск. По подсчетам лежащих в кроватях соседей выходило, что дверь трещит именно дерматиновая, то есть «сержантская дверь». И это было уже по-настоящему любопытно.

Следом произошло и вовсе невероятное событие. Это кричал Забавин! Гроза общежития и прилегающих к нему торговых точек. Страшно кричал, по-звериному. С визгом. «Что?! Что?!»

– Ты не ори, – предупредил Кряжин, входя в комнату последним. – Ничего особенного, если тебя это так интересует.

– Вы кто? – Забавин сидел на кровати, наблюдая, как трое прибывших спокойно рассаживаются вокруг.

– Если мы ошиблись, я восстановлю дверь, – сказал Кряжин. – Более того, мне даже хочется это сделать. Но сначала нужно поговорить.

Потом Кряжин подсчитал, сколько раз милиционер солгал следователю Генеральной прокуратуры России. Три раза за семь минут! Впервые, когда известие о похищении сына Кайнакова озвучил для себя как новость. Вторично, когда заявил, что в тот день болел. И в третий раз, когда на вопрос о наличии в комнате ценностей, добытых незаконным путем, ответил отрицательно.

Он лгал, безусловно, с перепуга, не разобравшись толком в сути дела, на что, собственно, Кряжин и рассчитывал. Дверь, конечно, можно было и не ломать, а разговор составить по-дружески. Но тогда Кряжин не услышал бы лжи. Уличающей, глупой, нерасчетливой. Кто в Москве еще не знает, что похищен сын известнейшего человека столицы, признанного журналом «Форбс» семьдесят третьим в сотне богатейших людей планеты? Оказывается, Забавин этого не знал. Для большей комичности данного заявления следовало заметить, что именно Забавин входил в число тех, кто этого Кайнакова охранял. После этого курьеза все остальное показалось бы просто чудовищной провокацией.

– Говоришь, болел в тот день, – с разочарованием в голосе буркнул Кряжин. – И при этом не знаешь, когда украли Колю Кайнакова. А я разве называл число, Забавин?

И как после таких недоразумений можно набраться мужества честно ответить на третий вопрос? Хотя никто сейчас не поверил бы честному ответу.

– Это что? – спросил Саланцев, вынимая из морозильной камеры холодильника «Бирюса» тяжелую пачку, перетянутую резинкой для купюр. Она затерялась между упаковкой «Богатырских» котлет и бараньими ребрышками.

В пачке, собственно, купюры и присутствовали. Еще плохо узнаваемый президент с хитрецой в зеленых глазах смотрел на обнаружившего его старшего опера МУРа, словно восклицая: «А я что говорил?! Под наружным подоконником было бы надежнее»…

– Мои накопления. – Это была уже четвертая ложь за четверть часа. Забавин бил все рекорды вранья.

– Пять тысяч семьсот долларов, – возвестил Саланцев, роняя последнего президента Гранта на спину.

– Хочу быть сержантом, – сказал капитан Сидельников.

Сунув окурок в банку из-под кофе, почерневшую от пепла, Кряжин поднялся на ноги.

– Я сейчас выйду, – сказал он Забавину. – У меня уже не тот возраст, чтобы за всем этим наблюдать. – И повернулся к Саланцеву: – Если вдруг он захочет со мной разговаривать, я буду на улице.

– За чем «за этим»? – заволновался главный житель рабочего общежития. – Они бить меня будут, что ли?! Вы же из прокуратуры!..

– Я тебе честно говорю, Забавин, – улыбнулся Кряжин, – что этот метод называется «хороший и плохой полицейский». Впоследствии допрашиваемый подсознательно тянется к хорошему и рассказывает ему правду, дабы избежать общения с полицейским плохим. Обычно это перед игрой не разъясняют, но поскольку ты человек свой… Сейчас ты будешь угадывать, с кем из нас тебе хочется общаться больше.

И следователь ушел. Он спустился вниз, уселся на сиденье «Жигулей» и попробовал хотя бы на минуту расслабиться.

Его позвали через две минуты.

– Я взял кассеты, – тихо, словно стараясь не разбудить соседа по комнате, говорил Забавин. Он держался обеими руками за уши, а лицо его отсвечивало белизной. – По просьбе человека по имени Феликс. И отдал их ему. Получил шесть тысяч долларов. Я не знал, зачем. Клянусь, что не знал.