Вячеслав Денисов - Последнее слово девятого калибра

Вручая Антону свидетельство о повышении квалификации, заместитель ректора, силясь вспомнить в счастливом обладателе документа знакомую личность, сказал:

– Пусть этот аттестат… – он вгляделся в имя в синей книжице, – …Антон Павлович, будет гарантией ваших безошибочных решений и удостоверением законности ваших приговоров. Сто пятьдесят два часа учебных занятий, проведенных в аудиториях этого учебного заведения, позволят вам быть уверенным в том, что вы избрали верную дорогу и идете по ней уверенной поступью к торжеству Закона!

Горячо поблагодарив замректора, Струге спустился с импровизированной сцены. В его голове крутились слова Алика Базаева: «Тот, кто утром встает и не становится на тропу мирного труда, тот идет дорогой шайтана. Того, кто утром встает на тропу труда и мирных дел, ожидает рай господень…»

Замректора под шум аплодисментов наклонился к одному из преподавателей:

– А кто это?

Тот пожал плечами.

– А видели его хоть раз на занятиях?

Тот посмотрел на второе лицо академии и покачал головой.

Уже под вечер, распив бутылку «Арарата», два друга сидели в кабинете Московской прокуратуры и чувствовали, что пришел момент, который оба хотя и ждали, но старались по возможности оттянуть. Через пять часов поезд Струге повезет судью на восток. Через час после этого самолет Выходцева понесет следователя на запад. Встретятся ли они еще когда-нибудь? Возможно. Через много месяцев, когда следствие Выходцева подойдет к завершению и дело будет передано в суд. Вот там они, скорее всего, и встретятся. И опять их притянет друг к другу не желание встретиться, поговорить о чем-то отвлеченном, не посидеть в тихом ресторане в скупой мужской компании, а дело. Просто есть люди, которых в их короткой жизни притягивает друг к другу лишь дело. На дружбу вне его просто не хватает времени. Струге сидел за столом, заваленным бумагами и бланками, вертел в руках стакан с коньяком и благодарил судьбу за то, что даже среди этой суровости жизни она подарила ему возможность иметь друга Пащенко. Такую же прокурорскую ищейку, как Выходцев, но живущую неподалеку. И жизнь была построена так, что Струге вряд ли мог в ней ориентироваться, если бы не было Пащенко. Теперь, выходит, есть еще и Выходцев, хотя он далеко, в Москве.

– Что за память такая?! – Струге хлопнул себя ладонью по лбу.

– Что такое? – испугался Борис.

– Я забыл подписать эту чертову книгу! – Струге дотянулся до сумки и вынул «Практику» Завадского. – Целый день таскать этот фолиант по академии и забыть подойти к профессору! Я сталкивался с ним раз пять за это утро!! Лукин меня прикончит…

– А что ты форсажишь-то, Антон? – Выходцев по-блатному развел руки. – Ну, давай я ее подпишу, да и делов-то… Что писать?

Глядя, как следователь слегка непослушными после «Арарата» руками свинчивает колпачок с «Паркера», Струге подумал о том, знает ли Лукин почерк Завадского. А-а…

– Короче, напиши, как мне. Тепло, но по-деловому. Пиши – «Игорю Матвеевичу Лукину от профессора…» Инициалы Завадского в выходных данных посмотри. Добавь пожеланий в успехах и служебном росте. Короче, что я тебя учу – своего прокурора ни разу не поздравлял, что ли? И не забудь расписаться за теоретика!

– Не гони, не гони… – морщился Выходцев, трудясь над титульным листом.

Поезд увозил Антона с Казанского вокзала, и атмосфера, царящая в вагоне в связи с прибытием Струге, обещала двое с половиной суток боестолкновений. Этого не понимали двое молодых людей и девушка, разместившиеся с судьей в одном купе. Но Струге, едва увидев лицо проводника, принявшего у него на перроне билет, понял это сразу. Казалось, с лица этого мужика еще не сошел ужас той ночи, когда в его сонное купе проникла голова терновского пассажира и дико закричала: «Что за станция такая?!»

Но теперь Антону эти коллизии были безразличны. Позади долгие тридцать дней без сна, мерцающие огни ночных московских улиц, красоту которых Антону так и не удалось толком рассмотреть, и вкус мерзкой водки «Столичная». Он лежал на верхней полке, читал «вокзальный» романчик и слушал юную болтовню внизу.

Переступить черту. Так ли это просто для судьи?

Но стоит ли так ставить вопрос, заранее зная – он не должен этого делать никогда?

Антон все понял сразу, когда после убийства Феклистова началась охота за ним. Убить неугодного судью – полдела. Оставались документы, которые так пугали Лисса. Но ни Лисс, ни даже Баварцев не догадывались, что проиграли сразу же, едва начали преследование. Феклистов понимал, что без нового преступления, в котором будут фигурировать документы МТЗ, его процесс в Мрянске закончится ничем. Баварцев будет оправдан, имя Лисса вообще никогда не появится рядом с теми событиями на тракторостроительном заводе. Откажись они от преследования, и судья был бы бессилен.