Вячеслав Денисов - Трибунал для судьи

Моя голова и без того ломилась от перемен и одновременно от старых забот. Хотелось забыться, хоть на мгновение…

Все, Струге! Ты в Новосибирске.

Закрыв глаза, я опустил голову на подушку. Еще не войдя в сон, я слышал, как Рольф, мягко ступая, ходил и изучал комнату, на интерьере которой я даже не удосужился застопорить внимание. Вскоре шаги стихли и раздался стук толстого бока о деревянный пол. Ничего не поделаешь. Привычка – вторая натура. Нравилось Рольфу так ложиться, нравилось.

Ночь была беспокойной. Я до рассвета крутился на кровати, сдвинув в ноги одеяло, и находился в том странном состоянии, которое, наверное, испытывал каждый. Желание уснуть боролось с усталостью, и, одновременно находясь в каком-то полузабытье, я не мог из него выйти. Одним словом – невозможно ни крепко уйти в сон, ни окончательно проснуться. Рядом с домом проходила железная дорога, и стук металла доводил меня до исступления. Казалось, пол комнаты соединен с рельсами невидимой нитью и колыхался одновременно с перроном.

Рольфа эти неудобства не смущали, очевидно, он подходил к этой проблеме философски, но поднимал голову всякий раз, когда я начинал раздраженные движения на постели.

По привычке сосредоточившись и закурив, я сел за столик напротив темного окна. Сколько командировочных локтей вытирали по ночам этот подоконник? Радовало хоть то, что старушка вряд ли могла позволить этим командировочным пользовать кого-то из привокзальных шлюх на «моем» диване. Старой закалки бабушка, сталинской…

Почему Пащенко купил два комплекта билетов, один из которых тайком сунул мне в карман, а второй торжественно вручил при Пермякове?

Что означают его слова шепотом – «сойди на следующей станции и езжай в обратном направлении»?

Только одно. Пермяков – ПРЕДАТЕЛЬ.

Но как об этом узнал Вадим?! Мы практически всегда были вместе! А это значит, что визит незнакомцев на «кукушку», посещение ими питомника УВД с убийством несчастного Шилкова – его рук дело. А значит…

Мне даже думать об этом не хотелось. Это означало, что Саша Пермяков, мой закадычный друг, человек, однажды спасший мне жизнь, – сволочь. И не просто сволочь, а человек, сотрудничающий с Гуроном. А значит – с Виолеттой.

Боже мой, Струге… Сколько ты еще не знаешь и сколько должен узнать, чтобы выжить? Пермяков – это не девочка из Германии, приехавшая в Россию искать пса, и даже не Гурон, отмороженный от макушки до пят . Пермяков – это страшная сила. Он прекрасно знает меня, знает мои привычки и знает все мои сильные и слабые стороны.

Теперь я точно не усну. Мне нужна правда, а не догадки бывшего «важняка» и нынешнего судьи. Мне нужна настоящая правда. Вот почему Пащенко и шептал, рискуя: «Обязательно позвони, как устроишься…»

До восхода солнца оставалось часа два-три. Я подтянул к себе пачку «Кэмела». Даже без часов смогу точно сказать, когда будет ровно половина седьмого. В шесть тридцать, постучав лапами по доскам пола, встанет и зевнет Рольф. Потом потянется от ушей до хвоста, подойдет ко мне и ткнется влажным носом в бок: «Пойдем, а?..»

Утром Мария Ивановна накормила меня чаем с пирожками, а для Рольфа она специально приготовила целую кастрюлю овсянки. «На целый день…» – пояснила она, и я был благодарен ей за заботу. Все утро, с самого рассвета, старушка месила тесто и готовилась к привокзальным торгам. Из дома мы с ней вышли одновременно, да и маршрут наш совпадал. Междугородный телефон находился на вокзале, и я вошел в его двери широкой поступью.

Пока я набирал номер служебного телефона Пащенко, мимо меня уже трижды прошел сержант-милиционер и все три раза одарил меня пристальным взглядом. Я узнаю такой взгляд из тысячи. Из миллиона. Таким взглядом обычно потерпевший смотрит на статистов во время опознания истинного преступника. Уж что-что, а этот взгляд мне хорошо знаком.

– Вадим, – тихо произнес я в трубку, – кажется, меня «пасут». Если не ведут сознательно, то хотят хотя бы убедиться, что я – это я.

– В смысле? – не понял Пащенко. – В Новосибе ты тоже уже кого-то «убил»? Или думаешь, что Ступицын ориентировку разослал?

– Думаю – да, – ответил я, на всякий случай уточнив: – В смысле, последнее.

– Антоха, у меня очень много есть что тебе сказать. Боюсь, что, слушая, ты потеряешь чувство собственной опасности на том конце провода. Однако вполне возможно, что у тебя нервишки просто не в порядке. Делаем так, братишка. Мент далеко?