Вячеслав Денисов - Тюремный романс

Качалкин приносил записки каждый день, иногда по два раза – утром и вечером, – и в порыве азарта Сорока ни разу не спросил себя о том, что дежурный по следственному изолятору делает на работе три дня подряд.

Вместо этого он жадно пожирал глазами:

«Колись на все темы, чтобы не путаться. За адвоката у нас Волокитин из Москвы, он на суде все поломает, скажет, что ты невменяемый. Волокитин сказал, что доказать это так легко, что даже отказался от денег за это».

– Кто такой Волокитин? – спрашивал Сорока Белку.

– Чтоб у меня такой адвокат был, – сетовал на жизнь тот. – Он завсегда такого гуся выводит, что перед самым объявлением приговора судья уже не понимает, кого садить, а кто потерпевший.

Белка вообще целыми днями вел такие разговоры, что у Ферапонтова уже часам к четырем начинала нестерпимо болеть голова и виски разрывались от боли. Темы таежного убийцы милиционеров сводились к тому, что жизнь дерьмо и стоит только один раз ошибиться, тебя тут же сожрут вместе с обувью. Заканчивался каждый вечер рассказами о том, как Белка лет десять назад работал на побегушках у патологоанатома. Кишки, печень, селезенка… все это стояло у Сороки перед глазами и нестерпимо угнетало. Он уже дважды, во время вывода на очередной допрос, молил конвой, чтобы его перевели на «общак», но ему всякий раз отказывали. Он засыпал с головной болью, просыпался с ней, а вместе с ним на одной площади в пять квадратных метров просыпался занимательный рассказчик. Этот омерзительный Белка путал мысли, мешал думать, давал дебильные советы и всякий раз, едва на лицо Сороки заползала маска задумчивости, тут же предлагал поговорить об этом.

В интересах дела Локомотив велел колоться. Значит, Яша знает, что делает. В конце концов, столичный адвокат тоже знает, что обещает, потому что в противном случае его тоже найдут в Терновке с каким-нибудь сложным грузом на ноге.

И Ферапонтов, сидя напротив видеокамеры и Быкова, спокойно выводил:

– Зелинский и Гонов подложили автомат Кускову, а когда Кусков на Шебанина обиделся, Яша велел убрать обоих. Мы с Грошевым застрелили сначала Зелинского, а потом и Гонова. Рожина резали менты, с них и спрос. Мы только смотрели, чтобы они дело до конца доделали.

– А зачем Шебанин велел Рожину сфальсифицировать заявление с целью оговорить Пермякова, следователя прокуратуры, если он и без того подготавливал документы таким образом, что Кускова должны были освободить из-под содержания под стражей?

– А никто и не оговаривал. Рожина посылали, чтобы тот ему дом предложил. А тот согласился. Вот и все дела. А что Рожин в милицию обратился… – Сорока в этом месте усмехнулся. – Так это на всякий случай.

Пащенко и Струге, просмотрев запись, задумались.

– Может, он дуру гонит, облегчая задачу Волокитину? – предположил Быков. – Вы же гарантировали ему положительные результаты психиатрической экспертизы… Кстати, кто такой Волокитин? Он насколько крут, что я о нем ни разу не слышал?

– О нем никто не слышал, – продолжая хмуриться, пробормотал Пащенко. – Слушай, Антон Павлович, Сорока только что испортил нам триумфальное шествие.

Рассказав очень многое, Ферапонтов одной фразой зачеркивал весь их труд. Все становилось ясным. Включая и доказательства того, что Пермяков вымогал у Рожина взятку.

– Ерунда, – отмахнулся Струге. – У него сейчас после камеры голова кубовидная. Напиши ему, что Пермякова подставляли, он и это скажет.

И на следующем допросе Сорока кивал головой:

– Шебанин решил изолировать Пермякова от следствия, потому что для следствия тот был опасным человеком. И он решил использовать Рожина, который был должен ему денег.

– А почему на предыдущем допросе вы утверждали обратное? – вопрошал Быков.

– Знаете, товарищ следователь, столько фигурантов в деле, что я стал забывать, кто что делал. Вы не знаете, как «Динамо» с «Аланией» отыграло?

После этой тирады Струге стал опасаться того, что Ферапонтова можно было признать невменяемым на основе одних видеозаписей допросов и без участия несуществующего Волокитина.

Вечером четвертого дня переписки Качалкин привез на встречу с Подлизой записку, прочитав которую Грошев обомлел и погнал машину к Шебанину.

– Яша, ерунда какая-то получается! – восклицал он, шаря в карманах в поисках «малявы». – Ты почитай, что Сорока пишет!

Локомотив спокойно дождался, пока Грошев, обшарив все карманы, нашел записку в барсетке, принял ее и углубился в текст.