Вячеслав Денисов - Тюремный романс

Освободив одну из барных стоек от бутылок и рюмок, Виталька с Яшей встали по разные стороны и стали ломать друг другу правые руки. Господь обоих не обидел здоровьем, поэтому противостояние длилось довольно долго – около пяти минут. Потом то ли винные пары Витальке в голову ударили, то ли он куда торопился, только Кусков вдруг врезал Яше хук слева и, пользуясь глубоким нокаутом последнего, быстро прижал его руку к полировке стойки. Нечего и говорить, что победа была признана недействительной, а Витальку дисквалифицировали. Дисквалификация, судя по всему, захватывала и тот отрезок времени, когда Локомотив на Медвежьем острове праздновал свое тридцатипятилетие. Потому и одолевала Витальку депрессия.

Немного покружась по Тернову и не найдя веских причин для того, чтобы набить кому-нибудь морду, он снова оказался в «Огнях Тернова». Победу Витальки там, судя по всему, еще помнили, ибо трое халдеев в бабочках до сих пор подметали пол от осколков стекла и мебельных щепок.

Начинать в 12.00 с мартини было как-то рановато, поэтому Виталька заказал селедочный салат, горячее, литр ананасового сока и двести водки.

Двести водки закончились гораздо быстрее, чем литр сока, поэтому Виталька попросил повторить.

Официанты повторили, однако насторожились. Не испугались, а насторожились. Они бы пришли в ужас, если бы тут находились Локомотив и Штука одновременно. Эти двое сами по себе – по отдельности – были парнями вполне милыми. Но – как сера и селитра: стоит их соединить вместе, да еще добавить угля…

– Музыку!

Официанты напряглись чуть сильнее, однако Шуфутинского включили.

– Я что-то стриптиза на сцене не вижу.

– Понимаешь, Виталя, – объяснял Кускову вызванный администратор, – сейчас час дня. Люди в поле, у станка и придут сюда часов через восемь…

– А я не «люди»? Хер на блюде?

– Нет, конечно, не хер, Виталя. Но девочки-то с мальчиками отдыхают. У них ведь все наоборот: ночью работают, днем спят…

Кусков вздохнул.

– Тогда сами выходите на сцену. Весь штат ресторана. Мальчикам разрешаю оставить бабочки, девочкам – туфли. Хочу вальса и чечетки.

Спорить с Виталькой – это все равно что спорить с Локомотивом. Залитые внутрь их двигателя сто граммов алкоголя убедительно доказывают, что ничего невероятного в природе не бывает.

Через час непонятно откуда привезли заспанную танцовщицу и такого же опухшего лицом и худого телом танцовщика. Они вышли на сцену с таким видом, словно их вывели на расстрел, ежась от солнечного света и совершенно не понимая, зачем они здесь и почему. Однако, увидев Витальку, вспомнили и под звучащую из колонок Милен Фармер стали исполнять какие-то трюки двух перепившихся любовников.

– Да, это не карнавал в Рио, – отметил Виталька, но на стул отвалился и лицезреть стал.

Заказал еще двести и салат «Огонек».

Потом еще двести и икры.

Еще через час – в начале четвертого – стал играть на сцене на позабытом музыкантами барабане, стараясь попадать в ритм движений очумевшей от эротического танца пары.

Без пяти четыре потребовал принести из реквизита бескозырку и попробовал станцевать «Яблочко». «Яблочка» не получилось. Тогда он пригласил голую стриптизершу на тур вальса, хотя бескозырку не снял.

В четыре двадцать он дал администратору сто долларов и попросил микрофон с караоке. Допев до конца «…на том пруду, куда тебя я приведу-у-у-у-у…», он согнул о шею держатель микрофона, поднял со сцены стул и уничтожил им весь интерьер бара.

После пил прямо из горла графина, бил кого-то не по злобе, потом вдруг оказался на кухне, где пытался склонить к сексу повариху, обжег себе о плиту руку, затем направился в туалет и, не найдя там писсуаров, стал скандалить и требовать сантехников. Его проводили в соседнюю дверь. Виталька писсуары обнаружил и о сантехниках забыл.

Потом свет погас. А когда включился, Штука обнаружил себя абсолютно обнаженным в постели с какой-то девицей. С трудом узнав в ней танцовщицу, он, находясь в совершенно невменяемом состоянии, плюнул и стал одеваться на выход. Раз пять или шесть он смотрел на наручный «Ролекс», однако определить время так и не смог.

«Мерседес» стоял там, где он и предполагал, – около крыльца дома. Бросать машину он мог где угодно, ибо в Тернове очень хорошо знали, кому авто принадлежит, и во всем городе до сих пор не находилось ни одного идиота, который решился бы выдавить у «мерса» форточку и выдернуть магнитолу. Не говоря уже о том, чтобы угнать саму машину.