Олег Игнатьев - Дойти до ада

— Гранаты собери! — зачем-то шепотом сказал Климов и включил пищавшую рацию, валявшуюся рядом.

— Бивень, Бивень, я Медик. Что там у вас?

— Собак стреляем.

— Прекращай.

— Уже закончили, — ответил Петр, наклонившись к рации.

— Держитесь начеку. Могильщик отвязался.

— Вот мы и шмаляем для острастки.

— Ладно, гляди в оба. Даже Бройлера к себе не подпускай. Мочи любого.

— Ясно, — сказал Климов, нарочно приглушая голос, чтоб его не узнали. — Как там, наверху?

— Кобенится контора. Абвер сдался.

— Суки кумовские, — выругался Климов и услышал: «До связи».

— До связи, — отключил рацию Климов и показал Петру на выход. — Поднимись наверх. Вдруг чего… Прикроешь.

Петр сложил кучкой собранные гранаты, подхватил два запасных рожка к автомату, сказал: «Ни пуха!» — и побежал к лестнице.

Центральный кабель находился за массивной стальной дверью.

В горячке боя Климов не заметил сейфовый замок.

Пришлось простучать вокруг коробки стену, отыскать перегородку, выложенную из кирпича, и продолбить ее пожарным топором, снятым со щита.

Забравшись внутрь, Климов отыскал центральный кабель, ярко выкрашенный киноварью и свинцовым суриком, которым красят днища кораблей, подсунул под него связку гранат. Вытащил моток заранее добытого шпагата, привязал к кольцу гранаты и, выбравшись из главного отсека, спрятался за железобетонную опору здания. Привязал шпагат к ноге, покрепче зажал уши и мысленно ударил по мячу: дернул шпагат.

Рвануло так, что задрожали стены. Свет сразу погас.

Выбираясь наверх, Климов в потемках громко крикнул «салам», услышал радостно-звучное «алейким», включил рацию:

— Медик, я Бивень… Я Бивень…

— Я Медик.

— Свет отключился.

— Посмотри рубильник.

— Стою возле него. Здесь все в порядке.

— Ч-черт! Все не путем! Ни света, ни воды.

— Проклятый городишко.

— Мертвый угол, — сказал Медик и пообещал добыть инженера и электриков подстанции. — Через час ждите.

— Позывные те же?

— Нет. Спасибо, что напомнил. Для тебя особый.

— Слушаю.

— Пароль: контора. Ответ: абвер. Повтори.

Климов повторил и отключил рацию.

Все получилось. Света в городе не будет минимум дня три. Если не больше. Кабель ничем не починишь и на дороге новый не найдешь.

Мрак ненастной ночи был кромешным.

Климов и Петр обнялись.

— До завтра.

— До сегодня, — сказал Климов и для верности поднес часы к глазам, вглядываясь в циферблат. Он был с подсветкой. — Ноль-ноль семнадцать. Первый час.

— Ни пуха!

— Разминулись.

Петр шагнул в сторону и растворился в темноте, как призрак.

«Четко сработано, — подумал Климов о проделанной операции. — Если мы и дальше будем столь же стремительны, яростны и беспощадны, удастся спасти людей. По крайней мере, первый пункт намеченного плана будет выполнен». Климов еще раз глянул в ту сторону, куда скрылся Петр, оглянулся на подстанцию — она была мертва — и быстро зашагал по гравийной дороге к шахтоуправлению. После того как начал реализовываться план по предотвращению теракта и ликвидации главарей банды, Климова охватило безудержно-рискованное чувство внутренней свободы. Так бывает, когда прыгаешь на ходу с мчащегося поезда. Главное, упасть спиной на ветер, а не ловить землю ногами. Конечно, он знал, что в окружении Медика и неизвестного Зиновия находятся уголовники, убийцы, бывшие спецназовцы. Особенно много было последних. Сколько их переметнулось за последнее время к авторитетам и паханам, не счесть! Судя по всему, Климов столкнулся с хорошо управляемой группой, почти что воинским подразделением. И если что-то не получалось сделать так, как было намечено сразу, оставалось утешаться старой присказкой, которую частенько вспоминала баба Фрося: «Все идет так, как надо, даже если все идет не так, как хочется».

Заметив вдали свет автомобильных фар, Климов резко свернул в сторону, решил дать крюк и выйти к шахтоуправлению от «дробильни». Там его уже искать не будут.

Глаза Климова привыкли к темноте, и он стал различать дорогу, по которой шел.

Климов понимал, по давнему опыту знал, что сейчас террористы смертельно ненавидят друг друга, понимают, что их цели разные, как разной будет расплата за содеянное, и от этого еще больше звереют и упорствуют, доказывая свою преданность, единомыслие и решимость действовать по принятому плану. Кого первым заметут, тот должен покрыть остальных: взять вину за весь спектакль на себя. Страх перед своим будущим принимает форму лютой ненависти к тем, кто живет по совести, богобоязненно, кому не надо думать, как обмануть судьбу, объехать по кривой возмездие, кого не мучает страх перед судом, приговором и… высшей мерой наказания.