Сергей Разбоев - Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта

Министр-советник выпрямился, сел. Глаза настолько сузились, что почти закрылись.

— Нужно найти внутреннего врага.

— Кого? Линь Бяо давно почил. Лю Шаоци, тоже. Тэн Дэхуай, также. Генеральный секретарь Чжан, там же.

— А Чэнь Бода где?

— При мне. Секретарём у меня.

— Я, как-то, и не заметил, когда ты его при себе оставил. Всё думал, куда этот тихий мерзавец так ловко исчез? А куда, не понял.

Мао хитро хихикнул

— Потому что тихий. Может Московия помогла?

— Ну не понял я, дядя. Здесь надо подумать. А ваш политический преемник, дядя? Он ещё в силе? Всё же министр Общественной безопасности. А Ваш близкий друг, генерал Чу, его заместитель. Они работают вместе, но взаимности между ними немного.

— Хуа Гофэн? Я, как-то, о нём уже и забыл из-за долгой, пожирающей мою волю, болезни. Надо подумать. Так, так, так. Вызывай из Кан Шэна (Совет безопасности) генерала Чу: поговорим. Вот, как оно, хорошо. Неплохо. Я и взбодрился, и повеселел, даже лучше себя чувствую.

— Я рад дядя, что тебе стало лучше.

— Спасибо. Ступай. Готовься. После смерти Чжоу Эньлая обстановка в стране накаляется, становится неопределённей. Думай больше. Ищи заразу в наших рядах. Ну, будь.

Племянник подобострастно поклонился и быстро исчез за дверью.

Председатель ещё глухо и злобно, некоторое время, покрякал на окружающую среду и надолго притих на широком диване. Взгляд медленно шарил по стенам большой комнаты: и, с движением хитрых, недобрых глаз неторопливо уходило бесшумное время, куда-то за далёкий, туманный горизонт необъятного пространства и невидимого глазу пёстрого цвета радиоволн.

Но всё, в подрагивающем воздухе великой страны, оставалось достаточно напряженно и настороженно. И никто, ничего не знал, и не догадывался, что будет завтра, тем более, после завтра. Народ заговорено бубнил цитатники Мао. Партия зорко следила, чтобы бубнил каждый, бубнили группами, орали толпами, большими толпами, целыми демонстрациями, всем семисотмиллионным народом. Спецотделы бдительно следили, чтобы все орали громко, чётко, с расстановкой и, обязательно, весело.

Никакой показухи. Вживую. Не фальшивить. И только с любовью. С большой партийной любовью к единственному и неповторимому.

Над смертельно больным, не засыпающим, вечно злобным стариком, в высоком небе стоял сплошной гул от раскаленных в великой любви и глубочайшей признательности, раболепно преданных, китайских глоток.

Вот это организация. И именно большевистского толка. И любовь по заказу. И рабство по расписанию.

Для всех и каждого.

Аминь, ничего не подозревающие, господа хорошие.

Всем аминь.

Будьте.

Всё и всех, лично и правильно, подозревающий начальник охраны «Запретного города» и личный телохранитель Председателя, Ван Дунсин, подозрительно и придирчиво проверял караулы, сам расставлял у дверей проверенных солдат, снова и снова расспрашивал обязанности и права караульного.

— Какие права у часового? — неожиданно и глухо рыкнул он на немолодого уже, сержанта внутренней охраны.

— Часовой лицо неприкосновенное, товарищ полковник.

— Правильно, сержант. Кто тебя может сменить?

— Лицо, приведённое вами.

— Молодец, сержант.

Полковник тяжело хлопнул сержанта по плечу.

— Кому ты ещё подчиняешься?

— Начальнику караула.

— Нет. В «Запретном городе» на посту вы подчиняетесь только мне. Начальнику караула вы подчиняетесь после смены. Ясно!

— Ясно, товарищ полковник!

— Если на вас нападут: ваши действия.

— Уничтожить нападающего!

— Если их несколько?

— Уничтожить всех.

— Если начальник караула внезапно нападает?

— Уничтожить его.

— Если я нападу?

Сержант сначала запнулся, но потом смело выпалил: — и вас тоже я должен уничтожить.

— Молодец. Завтра получишь лычки старшего сержанта.

— Служу китайскому народу!

— Не бойся стрелять врагов. Не бойся. От этого гордость в личном сознании, и важность тебя такая охватывает, что ты чувствуешь себя богом. Полезное чувство для воина-солдата. Иначе солдат не солдат. Тюфяк гражданский. Баба.

Полковник, по-доброму, крепко похлопал сержанта по плечу.

— Здесь ты служишь только великому Председателю. Мне подчиняешься, но служишь ему. Сколько у тебя патронов?

— Тридцать пистолетных и пятьдесят винтовочных.

— Гранаты?

— Четыре штуки.

— Ты знаешь, что в соседних комнатах медитируют очень старые монахи.