Сергей Зверев - Принцип мести

– Они не тронут нас, – убежденно сказал Илия. – В житии Исаака Сирина сказано, что звери, приходящие к святому, обоняли ту «воню», которая исходила от Адама до грехопадения. Это останавливало их.

– Среди нас есть святой? – удивился я.

– В жизни всегда есть место святости, – уклонился от ответа он. – Так почему же Иисус не был женат?

– Соблазн пришел в мир через Еву. Наверное, второй Адам, как иногда называют Иисуса, решил не повторять его ошибок, – рассудил я. – Но любовь к женщине до сих пор, по-моему, остается одним из самых трудных мест в Библии. Мне кажется, здесь какой-то непреодолимый тупик.

– А как же утверждение, что Бог есть любовь, которая имеет и смысл, и цель, и награду в себе самой? Как же ветхозаветное «плодитесь и размножайтесь»?

– И все равно любовь между мужчиной и женщиной несет на себе печать греха. Я не могу понять, почему. А что касается напутствия праотцам, то как быть с теми девственниками, которые в количестве ста сорока четырех тысяч первыми попадут на небо? Они не нарушили волю Отца? Опять же праведники, не знавшие плотской любви, имеют жизнь вечную в обход остальных.

Игнатий поморщился, словно от выстрела радикулита в поясницу, и сказал:

– На этот счет есть одно предположение. Один известный мистик полагает, что гениталии появились у человека вследствие грехопадения, в эдемских телах их не было и после воскрешения не будет. Отсюда их мерзость в глазах Господа. Но он не мог оставить Адама и Еву бездетными и смирился с греховными орудиями любви.

– Следовательно, Христос был безгрешен, потому что целомудрен или потому что беспол? – рискованно заострил я.

– Не знаю, – вздохнул Игнатий. – Змий возбудил в Еве блудное зжигание. Зачатие осуществляется во грехе.

– Согласно каббале Ева имела интимное сношение со змеем, – сказал Илия. – Буддизм облагораживает эту сторону жизни. И в этом плане он мне понятнее, ближе христианства и иудаизма. Мне кажется, обещанный Иисусом Утешитель восполнит этот пробел и тем самым окончательно примет на себя всю тяжесть смертной природы.

– Он и так принял всю полноту человечества, иначе был бы невозможен его искупительный подвиг и крестная смерть с последующим воскресением, – возразил Игнатий.

– Тогда зачем второе пришествие, если все земные дела завершены и путь пройден до конца? – спросил Илия, и глаза его застыли в напряженном ожидании.

– Как сказано в Библии, Иисус, обращаясь к своим ученикам, рек: «Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину; ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возместит вам». Посредством Утешителя, Духа Святого, мир должен определиться к своему окончательному образу и восхотеть в Царство Божие.

– Значит, второе пришествие уже состоялось? – все так же безотрывно глядя в глаза Игнатию, спросил Илия.

– Никак. Больше ничего не скажу.

Илия некоторое время сосредоточенно выковыривал из остывающего кострища обуглившиеся картофельные клубни. Потом, разломив пополам один из них, откусил и произнес:

– Мне кажется, Христос во втором пришествии будет иным. Страдающий Бог не сдвинет этот мир с мертвой точки. Скорее это будет бог чудесный, близкий к танцующему божеству вроде ницшеанского Заратустры. Он обратится к людям на религиозном эсперанто. Разумеется, он будет любить женщину. Возможно, это будет падшая женщина, даже, вероятнее всего, блудница, как Мария из Магдалы. Он не станет рассказывать притчи – его коньком будут анекдоты. Он заставит людей улыбаться, а значит, верить. Это будет бог радости, который щедро поделится ею со всем миром.

– Кая житейская сладость пребывает печали непричастна? – скептически заметил Игнатий, укладываясь спать.

– К сожалению, это так, – согласился я, следуя его примеру. – Даже эросу, одной из самых утонченных радостей, глубоко присущ элемент тоски. Мысль не моя. Но хорошо сказано.

– Иисус не был знаком с этой тоской. Но должен был познать ее, – убежденно проговорил Илия, продолжая «ощупывать» картошку губами. – Иначе прав Эриугена, отрицавший пол Христа в прославленном после воскресения теле Спасителя...

Игнатий не ответил ему, очевидно, считая продолжение разговора на эту тему лишенным смысла. Я, чтобы сгладить возникшую неловкость, решил закончить нашу ночную беседу нейтрально:

– О чем еще можно спорить в горах, особенно на Тибете, как не о Боге?

– Хотите анекдот? – предложил Илия.

– Почему бы нет?