Валерий Горшков - Любой ценой

– Ева, господин, – сверкнула карими глазками развратница. – Но я еще час буду занята.

– Отлично, малышка, – коротко рассмеялся Ярослав, не прекращая шарить ладонью по теплым и плавным выпуклостям и вогнутостям женского тела. – Часа мне как раз хватит, чтобы выпить и перекусить с дороги. Так придешь? Сюда, за стол?

– Приду, господин, – игриво и якобы смущенно опустив глаза, ответила официантка. – Тогда… я скажу девочкам, что вы уже заняты? Чтобы они не подходили?

– Скажи, лапуля, скажи, – довольно кивнул Охотник. – Ох и задам я тебе сегодня перца! А пока – иди работай. Вон, тебя уже зовут.

Метиска удалилась, покачивая крутыми бедрами, направившись к другому столику, а Ярослав, откинувшись на спинку стула и взяв меню, наконец-то смог внимательно оценить окружающую обстановку, делая вид, что занят изучением ассортимента блюд и выпивки в здешнем шалмане. Он ощущал на себе не менее десятка любопытных взглядов. Что, в общем, неудивительно – чужие здесь не ходят. Ну, смотрите, смотрите, собаки гиммлеровские…

Внутри «Чайная роза» была обыкновенна, как винная пробка. Никакой вычурности и излишеств. В углу, на некоем подобии сцены, играет веселую германскую песенку оркестрик из трех человек, одетых в мятые национальные костюмы. Все музыканты, как пить дать, истинно арийского происхождения. Несколько раскрасневшихся от духоты и шнапса эсэсовцев подпевают, пьяно горланя знакомые слова. Всего же немцев собралось десятка полтора. И почти столько же девиц, липнущих к клиентам, как банный лист к заднице. Кабак абсолютно без претензий, если не принимать во внимание трехкратные, по сравнению с гостиницей в Сан-Паулу, цены. Да уж, денежки у здешних обитателей водились, и немалые… В остальном же – типичный бордель, в стиле ремесленных кварталов Бремена или портовых районов Гамбурга. Подобные «Чайной розе» заведения существуют почти во всех немецких городах, по ту сторону линии советской оккупации…

Вскоре официантка принесла глиняную кружку, стопку, кувшин с пивом, графин со шнапсом и закуску – копченые, острые даже на вид колбаски, блюдце с горчицей, нарезанный ломтиками сыр, белый хлеб и тарелку с овощами. Скромно и сердито.

После обеда у полковника есть Охотнику не хотелось, так что он лишь пил, закусывая по чуть-чуть. Опьянеть он не боялся, даже мешая шнапс с пивом, как делали это все без исключения здешние клиенты. Просто хорошо знал свой организм, который в отличие от большинства русских мужиков до тридцати лет он не измучил частыми возлияниями, а значит, особо не страдал похмельем, да и «держал удар» хорошо. Ярослав мог запросто влить в себя и этот кувшин, и графин, не рискуя впасть в прострацию, творить глупости и не боясь проснуться с чугунной, раскалывающейся головой. Однако, справедливо делая поправку на усталось, нервное напряжение и незнакомые сорта горячительного, пил осторожно, прислушиваясь к реакции организма. Она была вполне адекватной. В голове слегка зашумело, по всему телу разлилась приятная, умиротворяющая усталость. Хотелось просто сидеть, слушать ненавязчивую музыку, наблюдать за пьяно и развратно танцующими перед сценой парами и – отдыхать, наслаждаясь последними часами относительной безопасности перед завтрашним броском на амбразуру. Но Охотник не мог себе этого позволить, давно и, видимо, уже безвозвратно привыкнув каждую секунду быть начеку. Даже во сне. Была бы его воля, он сюда вообще не пошел бы. Но эту ночь по плану операции нужно было обязательно провести в злачном месте городка, рядом с упившимися в хлам Kameraden, чтобы примелькаться и, если появится необходимость, сойти за своего. А она наверняка появится…

Охотник знал, что, едва переступив порог борделя, сразу же привлечет внимание гуляющей здесь братии «беженцев», и поэтому ничуть не удивился и не насторожился, когда минут через пятнадцать, после того как Ева принесла заказ, к нему за столик, не спрашивая разрешения, по-хозяйски подсели двое внушительных габаритов фрицев, с привычно закатанными до локтей рукавами и застывшей на гладко выбритых лицах печатью прирожденных садистов. Ошибиться было трудно – оба во время войны служили либо надзирателями, либо в карательной команде СС и не принадлежали к офицерам. Скорее всего, сержанты. То, что надо.

– Не помешали? – буркнул, ухмыляясь, тот, что был чуть ниже ростом и шире в плечах. С расплющенным носом боксера, крутыми скулами и тяжелыми мешками под глубоко посаженными за надбровные дуги, хитро прищуренными глазами.