Валерий Горшков - Любой ценой

– Сразу трое, – сообщил Охотник. – Вынужден признать – у вас действительно потрясающее чутье.

– Что ж. Тем хуже для них и лучше для нас. И какова дальнейшая участь этой тройки? Я полагаю, везти их в Москву, для того чтобы судить, может, и желательно, но нет ни малейшей возможности. Значит, остается ликвидация на месте.

– У меня есть приказ действовать по обстоятельствам, – помолчав, не совсем искренне ответил Ярослав. – Для начала я должен встретиться с одним из троих. Наедине. Тайно. Вне пределов Вервольфштадта. Дальше будет видно.

– Есть основания считать, что с ним, конкретно, можно договориться? – осторожно осведомился Иван Федорович, расцепив руки на груди и даже чуть подавшись вперед.

– Трудно сказать, – покачал головой Охотник. – Но встреча необходима.

– О ком идет речь?

– О мужчине, сфотографированном на пристани в Сан-Паулу, рядом с девушкой по имени Мерседес, работающей в конторе по продаже билетов на «Гаучо», – сказал Ярослав. – Я узнал ее сразу же, как только увидел. И даже успел выяснить, что она – любовница совсем другого обитателя Вервольфштадта. Блондина с орлиным носом, по имени Леон. Что вам известно об этом человеке, тов… господин полковник?

Клименко, обратив внимание на оговорку, виду не подал. Спросил лишь:

– Кто именно вас интересует? Тот, что на фотографии, или тот, которого вы увидели в обнимку с Мерседес? Ладно, не отвечайте. Я владею информацией на обоих.

Вытряхнув пепел и снова набив трубку табаком, старик закурил и, откинувшись на спинку кресла, хмуро покосился на закрытую дверь, пробормотав:

– Где же Анастасия? Надо сходить узнать, в чем дело…

Он едва успел закончить фразу, как дверь распахнулась и в кабинет, с серебряным подносом в руке, вошла высокая, стройная девушка совершенно славянской внешности, очень похожая на своего русского отца. Ее кожа по местному обыкновению была бронзово-смуглой, но это, вне всякого сомнения, был именно загар, а не естественный цвет, полученный от рождения. На фоне привычных глазу Ярослава мягких черт слегка скуластого, евро-азиатского лица, так присущего истинно русским женщинам, выделялись, напоминая о текущей в ее венах крови матери-бразилианки, разве что спадающие на хрупкие плечи прямые, как водопад, темные волосы и невероятно огромные, как две спелые маслины, большие глаза с загнутыми кверху ресницами такой длины, которым бы позавидовали самые известные киноактрисы.

– Знакомьтесь, Ярослав, это и есть моя дочь Анастасия, – улыбнувшись, представил девушку хозяин дома. – Самое очаровательное и нежное создание во всей необъятной сельве Мату-Гросу, от берегов Атлантического океана на востоке до горных вершин Анд на западе.

– Здравствуйте, синьор, – одарив Охотника быстрым, но таким теплым и беззащитным взглядом, от которого у давно отвыкшего от женской ласки Ярослава невольно и мгновенно заныло в груди и – что скрывать? – даже ниже, Настя поставила поднос с графином и бокалами на столик, быстро налила в них зелено-желтый, с плавающими кусочками лимона прохладительный напиток, затем подхватила поднос и, более не глядя на гостя, торопливо вышла из кабинета, бережно прикрыв за собой дверь, так, что та даже не щелкнула язычком замка.

– Ну, как она вам? – заметив, какими пришибленными глазами Охотник проводил упорхнувшую чаровницу, не без довольной ухмылки спросил полковник. – Хороша, а?

– Кто бы спорил, – вздохнул, выдавив кривую улыбку, Ярослав. – Красавица. Повезет парню, которого полюбит такая девушка…

– Наверное, вы правы, – вынужден был согласиться Иван Федорович. – Я два года пытался найти ей мужа здесь, в Бразилии. Разумеется, русского. Кавалеров подходящего возраста не так чтобы слишком много, но кое-какой выбор есть. Я всех по именам и в лицо знаю. Как и их родителей… Уважаемые люди, с титулами, с деньгами. А она – ни в какую. Не настоящие они все, говорит. Что значит не настоящие, спрашиваю? Молчит. Глаза отводит… Может, хоть в Париже себе достойного жениха найдет. Там наших много осело. Тысяч тридцать, а то и все пятьдясят. Часть спилась, еще в первые годы, поистаскалась, но многие хорошо устроились. Оккупацию пережили. Один – граф Вяземцев-старший – сейчас даже в Сорбонне преподает. Пишет: каждый двадцатый студент – русский…

В груди у Охотника, как пойманная в силок дикая птица, тщетно рвалось, норовя выскочить наружу, трепещущее сердце. Он уже понял: зацепило, несмотря на по-прежнему живущую в душе, никуда не исчезнувшую за два месяца разлуки с семьей, такую же крепкую, как и раньше, любовь к Светлане. И вдруг – Анастасия. Девушка, живущая на другой стороне глобуса. Сколько она тут находилась? Двадцать секунд? Полминуты? А вот ведь – словно ножом острым по сердцу прошла, оставив после себя сладкую боль и рану. Зачем ему все это, здесь, сейчас?! В двух шагах от логова эсэсовцев? Когда не ясно – что будет с ним через день, через час, через минуту. Когда между ними не может быть ничего, потому что так не бывает…