Валерий Горшков - Принц воров

— Конечно. « Бойся оцезариться, полинять, это бывает. Оставайся простым, добрым, чистым, степенным врагом роскоши, другом справедливости, благочестивым, доброжелательным, человечным, твердым в исполнении долга. Всемерно старайся сохранить себя таким, каким стремилась тебя сделать философия: почитай богов, пекись о сохранении людей. Жизнь коротка. Единственный плод земной жизни в поддержании души в святом настроении, в совершении поступков, полезных для общества». Кажется, все точно.

— У тебя совершенная память, майор. И теперь, когда я убедился в этом, хочу, чтобы ты пронес эти слова Марка Аврелия через всю свою жизнь разведчика. Это лучшее из определений, когда-либо звучавшее в устах людей, — остановившись, генерал прикурил, даже не предлагая собеседнику. Привычки его он знал лучше, чем знал их сам Корнеев. — В тот вечер, когда я завершил цитату за тебя, на твоем лице появилось удивление. И оно совершенно обоснованно, Слава. Я не большой знаток античной философии. Все дело в том, что эти слова меня заставил на всю жизнь запомнить мой бывший друг. Упоминать его имя вряд ли имеет смысл, хотя его и нет сейчас среди нас… Скажу лишь, что это был один из умнейших людей разведки тайной канцелярии Его Величества Николая Второго. В 17-м он отказался перейти на сторону Советской власти. В лагерях под Салехардом он прожил еще пять лет.

— Я знаю его имя, — неожиданно больше для себя, чем для Шелестова, сказал Корнеев.

— Не удивлюсь, если ты не ошибешься, — улыбнулся генерал.

— Эрнест Александрович Ладоевский.

Перенеся руку через перила, Шелестов разжал пальцы, окурок, спланировав в воздухе, опустился на волну и тут же оказался прибитым к берегу.

— Я помог разыскать его прах на лагерном кладбище и перевезти под Питер. У него не осталось родных, есть сын, но он в Марселе. На Хромовском кладбище изредка бываю лишь я один. Но шесть последних лет я не имею возможности делать это по известным тебе обстоятельствам. Вот почему могила не ухожена и заросла бурьяном. И это просто невероятно, что именно в эту могилу ты невольно посоветовал Червонцу спрятать экспонаты…

Оглушенный этими невероятными сведениями, Корнеев шел рядом с генералом и сомневался в том, что на свете не существует перст божий.

— Ты веришь мне?

— Невероятно… Это просто невероятно. Конечно, верю, — приглушенно прошептал Слава.

— И напрасно делаешь, Корнеев. Я тебе солгал.

Остановившись как вкопанный, Слава уставился в лицо генерала долгим взглядом, силясь понять, что происходит. Шелестов же, напротив, выглядел вполне спокойным и даже безразличным ко всему вокруг.

— Да, я солгал. Я очень хорошо знаю античную философию. У меня никогда не было знакомых из тайной канцелярии Николая Второго. Я не знаю, кто такой Ладоевский, на могильном склепе которого начертано завещание Марка Аврелия потомкам. Солгал, следственно, и про сына его, который в Марселе, и что я редкий, но гость на Хромовском кладбище. Ты поверил мне, потому что у тебя нет оснований мне не доверять. Но то же самое может произойти с тобой в подобной же ситуации, но при других обстоятельствах. Ты поверишь человеку, в котором не сомневаешься, и это будет означать не только твою гибель, но и провал задания.

— Черт вас побери, генерал!.. Мы же не на службе! — вспылил Корнеев.

— Это урок тебе на всю жизнь, Слава, — протянув руку, Шелестов воткнул палец в верхнюю пуговицу кителя майора. Она неприятно вдавилась ушком в тело и раздражала. — Больно? Это ерунда. Это не боль. Боль начнется, когда ты окажешься с проваленной легендой в разведке чужой страны. Вот это будет боль. Так вот, чтобы боль никогда не наступала, запомни одно правило. НИКОГДА НИКОМУ НЕ ВЕРЬ. Ты и мне не должен верить. Ты можешь лишь убеждаться в том, насколько я тебя люблю. За жизнь твою, Ярослав Корсак, я готов отдать все. НО НИКОГДА НЕ ВЕРЬ ДАЖЕ МНЕ, потому что может наступить тот час, когда я тебя предам. Я могу сделать это не по своей воле, а под действием лекарства, находясь в беспамятстве… Да мало ли по какой причине. И когда ты откроешь передо мною в очередной раз чистую свою душу, ты не будешь подозревать, какое чудовище вползает в нее. Ты помнишь все, чему тебя учили в академии?

— Да, — кивнул Слава.

— А теперь забудь. Память сама будет извлекать из своих ячеек нужный материал. Сам же ты должен превратиться в чудовище. Это не совсем то, чему учат партия и правительство, но вряд ли партия и правительство представляют жизнь разведчика в чужой стране. Выжить в постоянной войне может только чудовище, монстр. Но этот монстр должен помнить слова Марка Аврелия и еще один постулат, с которым ты тоже вряд ли знаком так хорошо, как знаком с ним я.