Валерий Горшков - Принц воров

Отбив в сторону руку с ножом, Слава не стал перехватывать ее и ломать, хотя мог уже давно сделать это без каких-либо проблем. Заблокировав руку, он с резким выдохом выбросил вперед ногу и пробил в открывшееся перед ним солнечное сплетение. Классический удар из арсенала профессионального мастера рукопашного боя застал Полонского врасплох.

Икнув, словно после сытного обеда, он отлетел на несколько метров, рухнул на спину, но тут же, словно неваляшка, встал.

— Насколько мне известно, прославленный генерал Величко в начале этого года уволен с военной службы и решением политбюро ЦК КПСС уже назначен послом в Чехословакию. Как думаешь, Червонец, если ему пообещают жизнь, он откажется узнавать тебя на очной ставке?..

Зарычав, Полонский бросился вперед…

Встретив его ногой, не акцентируя удара, чтобы противник не отшатнулся назад, а только остановился, Ярослав резким ударом тут же пробил ему прямым правым в подбородок. Зубы вора клацнули, в глазах заметалось мутное недоумение…

Шагнув назад, Корнеев вложил в свою правую ногу всю силу и с резким, гортанным выкриком, какой не раз вырывался из него во время тренировок с Сомовым, пробил в опорную ногу Полонского чудовищный по мощи удар.

Бедро вора сломалось, как ветка под сапогом. Хруст кости раздался в ночном лесу настолько явственно, что вселил в вора ужас. Находясь в полном шоке, он ступил на свою левую, поломанную ногу, кости не сошлись, боль резанула тело, нога подломилась… И он, не издав даже звука, повалился на землю.

— Ну и остановимся на этом… — Не вытирая текущего со лба пота, Ярослав присел и аккуратно, двумя пальцами, принял из руки бандита финку. — Я тебя хотел, Полонский, просто взять. Просто взять и поработать в Крестах. — Слыша шумное приближение спецов из «Урагана», среди которых находился, конечно, и Шелестов, Слава наклонился и зашептал Червонцу на ухо: — Ты бы мне и про Величко рассказал, и про ваши дела со Святым, о которых я еще не в курсе… Ты бы мне все поведал… Но вот после твоей угарной шутки о моей жене мне захотелось сделать так, чтобы мой шутливый собеседник чувствовал себя, словно его обоссали на воровской сходке. Как думаешь, у меня получилось?..

Поднявшись, Корнеев встретил тревожный взгляд полковника. Отряхнув с рукавов своего пиджака листву, Ярослав посмотрел на лежащего у его ног Полонского и бросил:

— А Крюк говорил, что тебя невозможно не только заставить продаться, но и даже расколоться. — Насмешливо улыбнувшись, Корнеев добавил: — Немного же нужно, Альберт Брониславович, чтоб тебя расколоть. Но еще дешевле тебя, наверное, купили.

Через три часа после задержания Полонский Альберт Брониславович начал давать первые показания. Однако в связи с его физическим состоянием, а вернее будет сказать, с отсутствием оного он был препровожден в госпитальное отделение следственного изолятора Кресты. Из информации, которую он успел передать Шелестову до того, как ему на лицо легла маска с хлороформом, а допрашивал преемника Святого лично замначальника военной разведки СССР, и никто больше, стало ясно, что задержанный владеет гораздо большими данными, нежели представлялось о нем как о главаре преступной группы, промышлявшей на территории Ленинградской области бандитизмом. Поняв это, полковник Шелестов изолировал фигуранта от всех возможных контактов, включая появление в изоляторе сотрудников НКВД.

Однако, несмотря на все ухищрения сохранить задержание авторитетного вора в тайне, сделать это не удалось. Еще до того, как Полонского конвоировали в госпиталь, он успел назвать Шелестову имя своего человека на Ленинградском Монетном дворе. Группа сотрудников военной разведки незамедлительно выехала на территорию этого режимного гособъекта, прошла внутрь и через пять минут стала свидетелем страшного несчастного случая. Один из старейших служащих Монетного двора, художник Касторский Ролан Эммануилович, известный художник-гравер, служивший еще при Николае Втором, умудрился оказаться под катками печатного станка. Как могло произойти такое происшествие, не случавшееся еще ни разу за многолетнюю историю этого заведения, не могли объяснить ни директор объекта, ни коллеги Касторского. Безусловно, попав под катки, вращающиеся навстречу друг другу с огромной скоростью, человек обрекал себя на смерть. Другое дело — зачем он это делал?

Художнику Касторскому решительно нечего было делать ни между катков, ни рядом с ними, ни вообще в цехе, где происходила откатка готовых к печатанию купюр. Рабочее место Ролана Эммануиловича находилось в соседнем корпусе, где ему категорически гарантировалась жизнь и полная безопасность от вращающихся механизмов по причине полного отсутствия оных в художественной мастерской. Касторский мог заколоться рукояткой беличьей кисти, вонзить себе нечаянно в ухо отточенный карандаш, съесть килограмм спецкраски и умереть от запора желудочно-кишечного тракта, словом, умереть от того, что являлось частью его работы и предметами труда. Но виданное ли дело, спрашивали друг друга ошеломленные работники Монетного двора, чтобы Ролан Касторский полез в катки, да еще в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения?