Сергей Кулаков - Напарник

Страшный удар в левое подреберье едва не застал его врасплох. Хорошо, что он не расслаблялся и держал мышцы корпуса напряженными. Было больно, но не очень. Главное, чтобы внутри ничего не пострадало.

Эрик ударил еще и еще раз. Роман только охал, дергаясь под ударами, потом, улучив момент, хрипнул и повалился на бок.

Итак, на мягкое обращение рассчитывать не приходилось.

Вывод не из приятных. Зато абсолютно точный. А каждый точный вывод давал ответ на очередной вопрос и увеличивал шансы на освобождение.

Если, конечно, они у него вообще были, эти шансы.

– Не перестарался? – спросил Шон.

В его голосе сквозила озабоченность.

– Да все с ним в порядке, – с досадой отозвался Эрик. – Он просто симулянт.

Чья-то рука пощупала пульс на шее Романа. Тот был готов к этому и держал сердечный ритм на самом низком уровне.

– Отключился, – проворчал Шон. – Я же тебе говорил, перестараешься. Кого Стоян будет допрашивать? Хочешь вместо этого бедолаги в расход пойти?

– Да ладно тебе, Шон, – смущенно заговорил Эрик. – Не сгущай краски. Очухается.

Роман едва заметно шевельнул ногой.

– Вот видишь, жив! – обрадовался Эрик.

– Твое счастье, – проворчал Шон.

Он присел на корточки и начал развязывать тесемки под подбородком Романа.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Эрик.

– Пусть подышит. Лучше будет соображать.

«Это верно, – подумал Роман. – Спасибо, Шон. Тебя я убью последним».

Мешок рывком сорвали с головы. Хоть глаза Романа и были зажмурены, все равно поток света заставил его сильнее сжать веки.

– На свет реагирует, – отметил Шон.

– Я же говорил, симулянт, – не преминул ввернуть Эрик.

Шон ухватил Романа за плечи, поднял с пола.

– Эй, ты, – удерживая пленника в сидячем положении, спросил Шон, – ты меня слышишь?

Роман медленно открыл заслезившиеся глаза, увидел перед собой расплывающуюся физиономию. Поморгав, различил черные дуги бровей, глубоко посаженные глаза, тонкую верхнюю губу. Как есть ирландец.

Или шотландец.

– Слышишь меня? – повторил Шон.

– Да, – прохрипел Роман.

– Сидеть можешь?

– Кажется, могу.

– Хорошо.

Шон отпустил его, поднялся с корточек.

– Ну что, Шон, может, продолжим? – ухмыльнулся Эрик. – Видишь, он в порядке.

– Ни черта он не в порядке, – с досадой отозвался Шон. – Еле дышит. Как бы ты не сломал ему ребра.

– Я же в мягкое бил, – возразил Эрик. – Что я, в первый раз, что ли?

– Не знаю, Эрик. Но что-то он больно плох.

– Да ладно, Шон. Все обойдется. Ты же не скажешь Стояну, что я его немножко обработал?

В голосе Эрика прозвучал неподдельный страх.

«Крепко их держит этот Стоян, – отметил Роман, вовсю изображая полутруп. – Субъект серьезный».

– Там посмотрим, – неопределенно отозвался Шон. – Пошли.

К радости Романа, они повернулись и ушли, поднявшись по невысокой лестнице.

Радость, конечно, была преждевременной. Возможно, лучшим исходом для Романа было бы погибнуть под каблуками Эрика, чем предстать пред очами грозного Стояна.

Впрочем, ничего нельзя знать заранее.

К этому времени глаза Романа привыкли к свету настолько, чтобы он мог оценить размеры и устройство своего узилища.

Камера была небольшой, всего три на четыре метра. Потолок, правда, высотой метра в четыре. Куда ни глянь, сплошной бетон. Вдоль одной из стен шла бетонная лестница, ведущая к обитой железом двери. Никакого намека на окно. Это было глухое подвальное помещение, не то погреб для хранения овощей, не то убежище на случай авианалета.

Вряд ли это было какое-то специальное сооружение типа тюрьмы. В тюрьме все-таки заботятся о состоянии узников, там есть обязательные окна, «глазки» в дверях, нары, отхожие места.

Здесь же не было ничего подобного.

Отсюда следовал незамысловатый вывод: его упрятали в какой-то временный тайник. То есть это не пункт постоянной дислокации группы. Возможно, здесь она обитает какое-то время. Но не очень долго, что, конечно, не внушало оптимизма, поскольку, будь это постоянная база Стояна и его людей, ее легче было бы найти. А временный приют не давал шансов на то, что сюда неожиданно нагрянет рота спецназа, скрутит всех боевиков и освободит мужественного российского разведчика, не дрогнувшего под жестокими пытками.

О пытках Роман не думал. За годы работы он выработал в себе рефлекс не включать воображение без лишней на то необходимости. Представлять, как тебя пытают, было совершенно лишней необходимостью, поэтому он и не представлял, предпочитая занимать мозг либо расчетом вариантов побега, либо разработкой стратегии защиты при допросе, либо сном.