Антон Первушин - Свора Герострата

— Вот-вот. Есть, понимаешь, соображение, Борис, что так называемый Герострат использует в своей деятельности как раз это самое кодирование. То есть в его распоряжении находится некий арсенал средств и методов, возможности которого нам достаточно сложно оценить, но этот арсенал позволяет ему «вкладывать» в головы общающихся с Геростратом людей разнообразные долгоживущие модули, которые запускаются при произнесении в присутствии данного конкретного человека ключевого слова или фразы. Он обращается с человеком, как со вшивым компьютером. И арсеналом он владеет действительно выдающимся. Возьми к примеру Эдика Смирнова…

— Это объяснение, — согласился я, — но замечу, что в твоем построении есть маленькая неувязочка: зачем он послал Эдика в аэропорт с бессмысленной акцией?

— В том-то вся и штука, — помрачнел МММ. — Видишь ли, один из основных элементов кодирования является гипноз, а во время гипноза человек открыт. Он не способен ничего утаить. Гипноз, ты понимаешь, лучше любого самого совершенного детектора лжи. Скорее всего, Герострат сумел расколоть Смирнова в первый же день, а потом играл с ним и с нами в кошки-мышки, развлекался — скотина — пока ему это не надоело. Он послал Эдика в аэропорт, чтобы выпендриться, продемонстрировать нам свои возможности, показать: вот, мол, ребята, что я умею, и держитесь-ка от меня на расстоянии. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю. Только тогда вся наша затея яйца выеденного не стоит. Если он так легко расколол Смирнова, где гарантия того, что он так же мимоходом не расколет меня?

— А вот для того, чтобы он тебя не расколол, мы и подключили Леонида Васильевича.

Я похолодел. Тот самый озноб, что давал себя знать при непереносимой жаре под палящим солнцем Нагорного Карабаха, среди раскаленных камней на белой от пыли грунтовке; тот самый озноб, о котором я, казалось, забыл уже навсегда, вдруг продрал меня до костей. Затея Мартынова во всей своей полноте, четко обозначилась передо мной.

— Ну уж нет, — сказал я, поднимаясь из кресла. — На такое мы с тобой не договаривались. Извини, друг Мишка, но поищи себе другого желающего. В мозгах своих копаться я никому не позволял. И не позволю.

Помню, в детстве довелось присутствовать на сеансе заезжего гипнотизера. Вышел я оттуда совершенно потрясенный. Он делал с людьми, что хотел: заставлял их пить воду, а кричать, что пьют вино, заставлял их плыть посуху, воображая, что вокруг океан, заменял их личности другими — Петра Первого, дяди Степы-милиционера; и Петр Первый тут же начинал на потеху публике казнить, миловать и строить по ходу Санкт-Петербург, а дядя Степа свистеть в невидимый свисток, надувая щеки. Я был не просто потрясен, я был еще и напуган. И поклялся тогда сам перед собой на веки вечные не допускать, чтобы надо мной выделывали нечто подобное.

Когда я отслужил в армии, на глаза мне попалась газетная статья, в которой автор на полном серьезе излагал свою версию печально известных событий в Тбилиси. Опираясь почему-то на статистические материалы о процентном соотношении женщин среди невинно убиенных, он утверждал, что мы, солдаты внутренних войск, разгонявшие демонстрацию, находились под воздействием гипноза, который накладывали на наши предварительно одурманенные наркотиками мозги опытные специалисты, переодетые в форму рядовых. Могу сказать одно: ничего подобного не помню. Не уверен даже, был ли вообще какой-нибудь приказ из высших эшелонов власти разогнать демонстрацию. До сих пор мне кажется, что началось все с того, что за нашими спинами вдруг появился явно ушибленный запущенным из толпы камнем, а потому взбешенный майор и закричал, каждое свое слово для весомости подкрепляя трехэтажным матом: «Вперед, вперед! Дави их, мужики!». И мы пошли. Потому что сами уже давно были на взводе без всяких там наркотиков и гипноза.

Это я к тому, что тоже подвержен гипнозу. В том числе и массовому, но добровольно гипнотизировать себя не позволил бы ни там, ни здесь.

Я — это я, и точка!

Когда я встал, МММ окончательно сник. Крыть ему было нечем, и он отлично это сознавал.

— Я прощаюсь, — сказал я, стараясь говорить как можно ровнее, — желаю приятно провести время.

— Не спешите, Борис Анатольевич, — вмешался тут внештатный консультант. — Нам еще есть о чем с вами поговорить.

Мишка посмотрел на него с надеждой.

— Говорить вы можете хоть весь день, — заявил я твердо, — но без меня.

— У вас какое-то неотложное дело? — поинтересовался Леонид Васильевич, и я снова встретился с ним взглядом.