Сергей Донской - Жадный, плохой, злой

– «Макаров»?

– «Токарь», – пренебрежительно ответил Володя. – Черной сборки, албанской. Но зато целочка. На три-четыре выстрела его хватит, а тебе больше и не понадобится, если что, верно? Г-га!

– Да. Не понадобится, – согласился я.

– Ну, пошли, что ли? Где твоя кубышка?

– Комната геройски погибшего капрала Бурцева. Знаешь, где это?

– Так это же совсем рядом, на нашем этаже, – обрадовался Володя. – Зачем было темнить, писатель? Уже давно управились бы.

– Ага, – сказал я. – Всем квартетом. Мы с тобой что, благотворительная организация для товарищей с востока?

– Ладно, убедил. – Володя нетерпеливо переступил с ноги на ногу и облизал пересохшие губы. – Потопали. У меня ладонь правая чешется. К неожиданному богатству, г-га!

Я знал и эту примету, и еще кое-какие другие, не столь воодушевляющие. Но вместо того, чтобы спросить у Володи, не разбивал ли он на днях зеркало или не случалось ему раздавить сверчка, молча погасил в комнате свет и вышел в совершенно пустынный коридор.

Часовых видно не было. Во-первых, коридор отделяло от вестибюля незамысловатое архитектурное коленце, а, во-вторых, часовые по ночам, как правило, предпочитают сидеть или лежать, вместо того чтобы торчать истуканами на вверенном им посту.

Неслышно ступая по линолеуму босыми ногами, я приблизился вслед за Володей к нужной двери и в ответ на его вопросительный взгляд предложил жестом сначала войти внутрь.

В комнате было темно и душно. Она вся пропиталась амбре немытых ног Бурцева и его застарелого пота, но запах свежего пота, которым за версту разило от взволнованного Володи, был ничем не лучше. Казалось, находишься в кабине застрявшего лифта с целой бригадой грузчиков, вручную поднявших пианино на самый верхний этаж.

– Где? – прошелестело над моим ухом.

– Не спеши, – ответил я таким же тихим шепотом. – Пусть сначала глаза привыкнут к темноте.

– У меня зрение, как у кошки, – похвастался Володя. – Я и так все вижу. Не глаза, а приборы ночного видения, г-га!

– Вот и побереги их, – посоветовал я, продолжая стоять на месте.

До кровати, смутно виднеющейся у самого окна, было не меньше трех метров. Подходить к ней ближе я не собирался. Когда мое зрение наладилось настолько, что предметы обстановки обзавелись определенными очертаниями, я прошептал:

– Кровать видишь?

– А то!

– Под матрасом барсетка.

– Что за фигня такая? – спросил Володя, немедленно направившийся к пустой кровати. – Какая еще форсетка?

– Мужская сумочка с ремешком, – пояснил я. – В ней доллары.

– Их еще в народе пидорасками называют, да?

– Называют, – согласился я. – Те, у кого барсеток сроду не было и не будет.

– Нет здесь никакой сумочки! – пропыхтел мой спутник, шаря под матрасом. – И здесь нет… О! Кажется, надыбал! Ух ты! – Володин сдавленный голос чем-то напоминал стон облегчения, будто он нужду по-скоренькому справил впотьмах.

Справившись с задачей, он выпрямился и повернулся ко мне лицом, держа добычу в левой руке. Правая была занята дешевой подделкой албанских умельцев. Но заряжена она была самыми настоящими полновесными пулями. У меня неприятно засосало под ложечкой, как раз там, куда был направлен пистолет.

– Сколько здесь? – прошипела темная Володина фигура.

– Восемь тысяч девятьсот долларов, – угрюмо ответил я.

Минуту назад я решил про себя, что оставлю Володю в живых, вернее, предоставлю его судьбу случаю. Выдержит его сердце разряд инфразвука – так тому и быть. Пока он валялся бы в отключке, можно было попытаться добраться до Натали, завладеть кассетой и раствориться в ночи. Теперь мой милосердный порыв казался наивным и глупым, но я все же дал Володе шанс, предложив ему:

– Забирай все деньги и дай мне уйти. Мне нужен час форы. Лучше два.

Володя тихо засмеялся. Словно в темноте опрокинулась бутылка с водой и теперь ее содержимое с бульканьем разливалось по полу.

– Я и так все заберу, писатель, – успокоил он меня. – И уйти тебе дам. Но недалеко. Шагов на десять. А потом пристрелю тебя при попытке к бегству. Классная задумка, а? Жаль, что ты ее уже никогда не опишешь в своих детективах.

– Я был о тебе лучшего мнения, Володя. Плохого, но не настолько.

– Совесть мою хочешь пробудить? – Почему-то это его задело, заставило говорить быстро и зло. – Даже не пытайся. Нет ее давно, совести. Ампутировали в лазарете под Дубоссарами.

– Хуже, что мозги тебе там тоже удалили, – сочувственно вздохнул я. – Уж не опилками ли тебе голову набили?