Сергей Донской - Жадный, плохой, злой

Окровавленные руки и физиономия не придавали ему воинственного вида, даже наоборот. Для того чтобы держаться с достоинством, Валентину надо было сначала унять дрожащие губы и выбрать не такой пронзительный и вибрирующий голосовой регистр.

Я постарался помочь ему в этом. Извлек из кармана две влажные сторублевки, сунул их своему новому знакомому и сказал:

– Сейчас ты умоешься и отвезешь меня в Подольск. И никаких перемигиваний с гаишниками по дороге, усек? Потому что если родным придется опознавать твое тело, то для них это станет очень тяжелым испытанием. Они ведь тебя и вообще могут не признать, Валентин, если ты меня разозлишь.

– Пугает он! – оскорбленно прогундосил водитель, апеллируя почему-то к небесам. – Дал бы сразу денег, и все.

– А ты бы так и остановился сам, да? – усмехнулся я, занимая свое пассажирское место. – И поинтересовался бы при этом: а не подвезти ли вас, молодой человек?

Валентин, к чести его будет сказано, врать не стал, молча ополоснул лицо водой из пластиковой бутылки и уселся за баранку, покрытую уютной на вид муфточкой из собачьего меха.

– Не дуйся, – попросил я. – Извини, что так вышло. Держи пять!

– Ну да, сначала в морду заедут, а потом с деньгами и извинениями лезут, – проворчал Валентин, сделав вид, что не замечает протянутой руки.

Треснутое лобовое стекло «РАФа» украшала цветная открытка с голой красоткой, намазавшейся какой-то блестящей дрянью. Судя по ее вымученной улыбке, ей было очень неуютно в грязном салоне микроавтобуса, провонявшем бензином.

– Зазноба твоя? – спросил я, когда мы тронулись с места, развернулись на узкой дороге и поехали навстречу грозовой туче.

– Где? – Валентин встревоженно завертел головой по сторонам.

– Да вот же! – Я ткнул пальцем в открытку.

– Еще чего не хватало! – возмутился он так, словно на фото была изображена не гладкая молодая девица, а корявая баба-яга ста с лишним лет. – Стал бы я со всякими блядями путаться!

– Зачем же тогда держишь ее перед собой? – притворился я удивленным. Балагурить с простоватым водителем было веселей, чем прислушиваться к собственным тревожным мыслям.

– А для настроения, – признался Валентин. – Все, кому не лень, долбят нашего брата всю жизнь, дурят на каждом шагу, вертят так и этак. Причем я, честный работяга, остаюсь в дерьме по уши, а любая подстилка позорная живет себе припеваючи да лыбится до ушей. Вот я смотрю на эту козу драную и мысленно ее раком ставлю. Веселее становится. Не так обидно.

Подольск затаился перед грозой, как будто приготовился к налету миротворческих сил НАТО. Или к футбольному матчу с участием «Спартака». Редкие пешеходы передвигались по тротуарам чуть ли не перебежками, а количество машин на улицах сократилось так резко, словно город находился еще только на заре автомобилестроения.

Вывернутые ветром наизнанку, тополиные листья серебрились на фоне мрачного неба. Резкий свет, заливающий все вокруг, создавал ощущение призрачности этого мира. Поднявшийся ветер устраивал маленькие пыльные смерчи. Высоко-высоко кружились клочья бумаги и мусора, но птицы давно попрятались неизвестно куда, точно вымерли.

Я попросил своего угрюмого водителя остановить громыхающий на всю округу экипаж, не доезжая до дома. Незачем было появляться на своей улице с такой помпой. На прощание Валентин крикнул мне что-то неразборчивое, но удалился раньше, чем я успел попросить его повторить фразу. Она начиналась со слов «чтоб тебе…», а продолжение можно было вставить по своему усмотрению. Я предпочел думать, что мне пожелали удачи.

По улице навстречу мне семенила соседская шавка Кристина. Ветер норовил развернуть ее боком, поэтому передвигалась она как-то наискось. Пробегая мимо меня, псина посмотрела на меня таким соболезнующим взглядом, что надежда на счастливый исход показалась мне крошечной, как первая капля дождя, упавшая на мое плечо.

Потом я заметил багровый джип, застывший прямехонько напротив калитки, к которой я спешил. Видеть его на околице захудалого городишки было так дико, что я автоматически перешел на бег. Бежал, а сам почему-то размышлял: на кой хрен к крыше присобачены две штуковины, похожие на полозья? Зимой его переворачивают вверх колесами и используют в качестве саней, что ли?

Это был «Форд Экспедишен», стоивший больше всех сохранившихся в Подольске саней, санок, а также коньков и лыж. Его дверца предупредительно распахнулась, когда я очутился рядом. Не заботясь о мерах предосторожности, я запрыгнул в кабину, приготовившись увидеть перед собой ненавистную рожу Душмана или каких-нибудь других ублюдков, присланных Дубовым за моей дочерью или женой. Обнаружив внутри сидящую за рулем Иришу, я замер, как будто налетел на невидимую преграду: