Сергей Донской - Жадный, плохой, злой

– Большая разница.

– Какая? – упорствовал я.

– Как только у тебя появятся деньги, ты исчезнешь, – угрюмо ответила она. – Я знаю. И не пытайся меня переубеждать. Не надо вешать мне лапшу на уши, ладно?

– Ладно, – согласился я, приподнявшись на локте, чтобы видеть перед собой Иришино лицо. – Но ты же сама хотела, чтобы из затеи твоего отца ничего не вышло!.. Ты сама должна быть заинтересована в том, чтобы я поскорее исчез!..

– Должна, – неохотно признала Ириша. – Но не заинтересована.

Вот и пойми этих женщин, подумал я за секунду до того, как внезапный борцовский захват опрокинул меня на спину, после чего времени на размышления у меня уже не осталось.

Не нежный Иришин поцелуй в небритую щечку меня разбудил. Не ласковый солнечный лучик и не трогательный щебет ласточки.

Резкая боль в печени – вот что заставило меня вынырнуть из моих сновидений, жадно хватая ртом воздух. Можно было бы заподозрить, что это был острый приступ гепатита, если бы не недвусмысленная поза капрала Бурцева, склонившегося надо мной со все еще сжатым кулаком.

Обида на этого грубого солдафона была столь велика, что мой мозг еще не успел оценить обстановку, а тело уже пришло в движение. Вскинув обе ноги над собой, как бы намереваясь покачать пресс, я с силой выбросил их вперед, туда, где злорадно сияла бурцевская физиономия.

Негодующе вскрикнув, он повалился на руки подхвативших его ратников в оливковых рубахах. Их набилось в комнату уже четверо, а народу все прибывало, и на заднем плане маячила кудрявая голова Дубова, сопровождаемая лысым черепом Душмана. Вся эта орава гомонила, шумела, двигалась и дружно распространяла запах не чищенных с утра зубов.

Моей первой мыслью было, что обнаружилась вчерашняя подмена видеокассеты, но, бросив быстрый взгляд на стол, я увидел коробку там, где я ее оставил. Оставалось предположить, что меня ждет расправа за совращение девочки Ириши, однако ее в комнате не наблюдалось. По-видимому, она упорхнула на рассвете, умудрившись не разбудить меня перемещениями своей грандиозной фигуры. Слава богу, подумал я с облегчением, не подозревая, что очень скоро пожалею о том, чему только что радовался.

Я сообразил, что всеобщий переполох вызван смертью Марка, не раньше, чем хорошенько рассмотрел искаженное гневом лицо Дубова. Спросонья трагедия за стеной казалась мне привидевшимся ночью кошмаром. Теперь это счастливое заблуждение моментально рассеялось.

Путаясь ногами в проводах и расталкивая собравшихся, Дубов выбрался в первую шеренгу своего воинства, чтобы, задыхаясь, спросить:

– Что здесь произошло, писатель? Кто убил моего мальчика?

Степенно натянув джинсы, я выпрямился перед ним и, коротко вжикнув «молнией», так же кратко ответил:

– Не знаю.

– В доме нет посторонних! – крикнул Дубов таким звонким тенором, что, находись он на митинге, ему не понадобился бы микрофон. Следующая фраза получилась угрожающе-шипящей: – Кроме тебя! – Повернувшись к Бурцеву, размазывающему по своему мужественному подбородку кровь, он резко спросил: – Вход охранялся? Территория патрулировалась?

– Так точно! – отозвался капрал и выплюнул на ладонь осколок зуба, такой крошечный, что там и горевать-то не над чем было.

– Слышал, писатель? – Дубов мрачно уставился на меня исподлобья, заранее не веря любым моим оправданиям. – Мой мальчик мертв, и я не допущу, чтобы его убийца пережил его хотя бы на день!

– Даже на несколько часов! – пылко подхватил Душман, высовываясь из-за плеча хозяина. Вооруженный пистолетом, он выглядел гораздо более самоуверенным, чем мне приходилось видеть его при других обстоятельствах.

– Понятия не имею, что произошло с Марком, – невозмутимо сказал я, поднеся сигарету к пламени зажигалки. – Всю ночь спал. Ничего не слышал.

Приплетать отсутствующую Иришу в такой накаленной обстановке я поостерегся. Опасаясь папиного гнева, она могла заявить, что провела ночь в собственной кровати, и тогда меня вообще перестали бы слушать. А я морально не был готов подвергнуться линчеванию на месте.

– После обеда этот, – желтоватый от никотина палец Бурцева указал на меня, – заходил к Марку Владимировичу и они долго о чем-то беседовали. На повышенных тонах, между прочим.

– Вот как? – Подозрительный дубовский прищур не сулил мне ничего хорошего.

– Мне захотелось расспросить его о всяких пустяках, из-за которых вас неловко тревожить, – пояснил я, отвечая Дубову прямым взглядом. – Ваши любимые телепередачи, фильмы, книги… Кое-какие анкетные данные… Когда мы расставались, Марк был жив-здоров. Больше мы не виделись. Думаю, вам лучше порасспросить тех, кто был ему по-настоящему близок. Понимаете, что я имею в виду? – Закончив предложение, я аккуратно выпустил дым к потолку. Хотя сизое облачко даже краем не задело Дубова, он рассвирепел настолько, что сделал кошачий жест, пытаясь выбить сигарету из моей руки. Ему не удалось задеть ее даже кончиками пальцев, но из деликатности я сделал вид, что выронил ее на пол. Зачем дразнить гусей понапрасну?