Сергей Донской - Жадный, плохой, злой

– Письмо! – тихо потребовал я, занося обломок окровавленной стали.

– Я его сжег! Сжег! – Душман выкрикивал это, как спасительное заклинание.

– Молодец, – сказал я и дважды ударил его в горло, заросшее жесткими черными волосами.

Перед смертью он попытался протестующе качнуть головой: не надо. Но клинок, пригвоздивший его к земле, не позволил ему даже такую малость.

Когда я выпрямился и, пошатываясь, побрел прочь, те, кто остался за моей спиной, переговаривались исключительно шепотом.

Попойка на лужайке перед домом заглохла как-то сама собой, пока один из дубовских охранников деловито обрабатывал мою рану и перебинтовывал ее с таким видом, словно возился не с плечом живого человека, а с забарахлившим двигателем автомобиля. Чужого автомобиля и совершенно бесплатно. Поэтому при каждом прикосновении его пальцев мне представлялись пассатижи.

– Не туго? – осведомился он, закончив перевязку.

– По-моему, туговато, – поморщился я, пошевелив рукой.

– Терпи. – Он пожал плечами. – Перевязывать заново не собираюсь.

– До свадьбы заживет? – спросил я, когда братишка милосердия собрался уходить.

– Да хоть прямо сейчас женись, – усмехнулся он. – Кость не задета, а мягкие ткани можно протыкать хоть каждый день. Без особого вреда для здоровья.

– Спасибо на добром слове.

Оставшись один, я выключил свет и прошелся по комнате, пробуя пострадавшую руку на гибкость и прочность. В принципе моя правая конечность вполне годилась для несложных автоматических движений. Я наспех прикинул свои дальнейшие действия в сложившейся ситуации.

Отчего-то мне казалось, что Ириша не навестит меня нынешней ночью. Цитата из устного творчества покойного Душмана гласила: «Я ведь на корт ее пригласил не в теннис играть и не раком пялиться…» Когда он произносил эти слова, тон его был язвительным, а запах бензина, исходивший от него, – едким. И еще он обмолвился, что Ириша отмалчивалась до последнего. Чем больше я думал об этом, тем сильнее подозревал, что Ириша так и осталась отмалчиваться на корте, где у нее состоялось свидание с Душманом, надо полагать, последнее и не самое радостное в ее жизни.

Единственное, что плохо вписывалось в эту версию: злополучная видеокассета. Если Ириша подверглась допросу с пристрастием, то как ей удалось умолчать о том, что искомая вещь находится у нее? Ответ напрашивался невеселый: девушка умерла до того, как успела рассказать все. Душман или перестарался с пытками, или прикончил ее раньше времени, торопясь скрыться с места убийства.

Он ведь не зря предлагал мне бежать вместе. Расправился с бывшей подельницей и, разумеется, не хотел дожидаться, пока об этом узнает ее отец. Дубов не слишком убивался по поводу гибели сына-педераста, но дочь он обожал, и в случае ее смерти его гнев должен быть страшен. Причем главным кандидатом в подозреваемые снова оказывался я, поскольку наши тесные отношения с Иришей не являлись секретом для Дубова.

Вот и выходило, что еще до рассвета я должен испариться из родового поместья Дубовых, если не хотел остаться здесь навсегда – в качестве призрака, пугающего по ночам новых постояльцев, волей или неволей очутившихся на моем месте. Это занятие было не по мне, и я твердо полагал, что умирать мне рановато.

Бежать мне предстояло через темный парк, который вряд ли патрулировался по ночам. Я хотел обязательно завернуть на корт, чтобы поискать там следы, подтверждающие мои мрачные предположения. Такую крупную девушку, как Ириша, спрятать не так-то просто. Учитывая, что Душман очень спешил, он не стал бы церемониться с ее телом. Он и с живой Иришей не церемонился. Когда я подумал об этом, я пожалел, что не пригвоздил его к земле еще пару раз. И это несмотря на то что после всего случившегося я должен был испытывать к Ирише не жалость, а совершенно противоположные чувства. Она завладела кассетой, за которой я охотился, она на сутки вывела меня из строя коварным уколом, она сообщила Душману, где искать мою семью. Но все равно ненавидеть ее у меня не получалось, а может быть, я не слишком старался.

Усевшись у открытого окна, я долго наблюдал за территорией возле дома, отделенной от сплошной темноты стараниями прожекторов и светом, падающим из верхних окон. Охранники расположились в одном из автомобилей, стоящих неподалеку от входа. Время от времени там перемигивались сигаретные огоньки. Часы показывали половину второго, когда я убедился, что обнаруженный мною пост – единственный.